Напротив останавливается врач: «Чем-нибудь помочь? – Не сразу понимаю, что он ко мне. – Спасибо… нет». Какой толк от самобичеваний? Не обо мне речь – что делать?
Показываю Лазыриной, наверное, привычный для неё текст. Буднично убеждает, что не страшно, обнадёживает: «Типичный случай, не вы первые. Легко удалят новообразование и всё, не переживайте. Сдавайте быстро анализы и оформляйтесь на операцию, советую в Песочный, в НМИЦ имени Петрова. Там специалисты с мировыми именами». Вместе идём в палату, один не могу.
Ира внешне почти не реагирует, только глаза сразу стали другие, не её – такой тоски не было. О болезни – ни слова.
Вечер, поздно, мы вдвоём, Ира лежит. Необычная тишина в коридоре. До этого не обращал внимания? Появилась страшная причина замечать мелочи? Еле слышно зовёт, никогда раньше так не говорила:
– Посиди со мной… пожалуйста.
Голос сдавленный, издалека. Я даже испугался, пытаюсь изобразить бодрый вид, подхожу, встаю на колени, целую.
– Сядь ко мне.
Берёт за руку, глаза влажные, блестят… Вроде бы всё ясно, врачи убеждают: «Не волнуйтесь, вылечат». Но была мама… потом – «не оставляй меня».
– Хочу попросить у тебя прощения.
Я на коленях, ругаю себя последними словами – почему не уследил. А она, любимая моя, просит прощения у меня… виноватого.
– За что? Я должен просить… я недосмотрел. Не прощу себе. Вылечат, буду отмаливать грехи…сейчас не время рассуждать, нужно готовиться.
Приподнимаю, прижимаю к себе. Дышит часто-часто. Слеза упала мне на руку.
– Я тебя подвела… оказалась больной.
– Как такое могло прийти в голову? Сейчас же выброси. Полная ерунда, сказали ведь, что ничего страшного, обычная операция. Потом будем вспоминать, посмеёмся.
Глажу по волосам, лоб горячий. Заглядываю в глаза, слёзы не исчезают.
– Я тебя люблю. Постарайся уснуть… сон, говорят, лучшее лекарство.
Опускаю на кровать. Целую. Губы чуть тёплые. Одна моя рука у нее под головой, другой тихонько поглаживаю: кисть тёплая и сухая, вначале подрагивала, потом прошло. Через полчаса-час задремала. Моя очередь плакать, хотя сказали же врачи, что повода для беспокойства нет. Но почему при взгляде на Ирочку тревожно бьётся сердце?
Нас выписывают с рекомендацией: требуется операция, химиотерапия, лучевая терапия. Из обихода исчезает местоимение «я». Остаётся только «мы». Ходим нормально, можем даже бегать, что иногда и пробуем, ничего не болит.
Стоим у окна, но у другого. Ждём выписку. Осень на исходе, неожиданно потеплело. На деревьях листьев мало, яркое солнце подчёркивает, что у каждого свой цвет и все красивые. Поддаются они тихому ветру, отрываются и медленно опускаются, выбирают, где остановиться. Насовсем. Как люди. На земле расстелен яркий ковёр, дворники не успели скатать. Ира, не глядя на меня, говорит, что осень закончилась, а сегодня вернулась. К нам.