На самом деле, бегаю не я, бегаем мы – местоимения «я» давно нет, Ирочка попала в другой мир. Миры здорового и больного не просто разные, внутри больного мира человеку нужна опора – без неё выбраться. Если рядом любимый, на которого можно опереться, то абсолютно всё переходит к нему. Начиная от размышлений «что делать», и, кончая этими самыми делами. Ира считала: «Мы отвечаем за всё, что было при нас» – я соглашался. Тем более отвечаем – отвечаю – за всё, что было с нами.
Мои попытки что-то сделать оказались бесполезными.
27 Января.
Выписывают. Заказанная перевозка, перекладывание на носилки. Подходит профессор, у него, кажется, должна быть операция:
– Почему не вызвали нашу?
– Вы не говорили.
С чего вдруг стал заботливым? Вместо Эскулапа выступает в роли Харона – транспорт предложил. Была в советские времена шутка «Слово моё – хочу дам, хочу обратно возьму». Дописали бы на табличке кабинета к его чинам, чтобы люди знали заранее. Только для нас это не шутка, а вопрос жизни.
Лечащий врач избегает встретиться глазами. Соседки жалеют нас, охают. Старшая сестра предупреждает: «Мороз и метель, одевайтесь теплее». Провожает по коридору. Из палат выходят пожелать удачи. Приоткрытая дверь в ординаторскую. Оттуда вдогонку несётся музыка и безысходный голос Магомаева: «Брошено в пургу сердце на снегу».
Дорога неблизкая. В перевозке стою, не отпускаю руку. Мы вместе – единственное обещание, которое я выполняю. Ира пытается что – то сказать, громко не получается, просит нагнуться: «Профессор нас бросил…». В глазах слёзы. Это не от боли. Когда сильно болело, глаза у неё были сухие, и был молчаливый диалог – понимаем друг друга двадцать пять лет. На мой немой вопрос, она с задержками, через эту боль, тогда ответила: «Слёзы капают внутрь… вот чему я научилась».
То, что обещали, на что мы надеялись, во что верили, как в единственную возможность спасения, – рухнуло. Всё.
Что такое отчаяние – это когда нет слов, и цена ему – жизнь.
Говорить не могу. По щекам потекли слёзы.
Ирочка, любимая моя, она говорит: «Нас бросил» – хочет снять с меня ответственность за случившееся. Чтобы я не винил себя.
Отворачиваюсь, якобы поправить одеяло. Наклоняюсь, рукавом вытираю лицо. Нельзя, чтобы Ирочка видела мои слёзы … от неё разве спрячешь?
Зима, давно голодные волки бегут лесом. Замыкает стаю волчица, она тащит раненого волчонка. Глубокий снег, волки скрываются из виду. Волчица останавливается, даёт себе передохнуть и продолжает тащить. Доволакивает до поляны и видит стаю, остановленную вожаком. Её ждут, чтобы двинуться дальше вместе с волчонком.