Андрей Михайлович тяжело вздохнул. Он, конечно, собрался менять историю, но не настолько радикально. В том смысле, что своих убивать не хотел, а тверской князь, как ни крути, всё-таки свой, хотя и хреновый. Поэтому и решил изъять Бориса без лишнего шума и крови. А оно вот как повернулось…
Нарочито громкий топот и треск ломающихся ветвей предупредил о возвращении братьев. Вот как раз они сомнениями не терзались, и цвели улыбками от осознания победы. Радостному настроению не мешали даже самодельные носилки из плаща и двух копейных древков, на которых кто-то лежал.
— Пленного взяли?
— Нет, княже, не смогли догнать, — ополченцы положили носилки на землю и Первуша откинул укрывающий груз плащ. — Мы её как застрелили, так все и разбежались. Некого было брать в полон.
— А это кто? — Андрей Михайлович с удивлением увидел сухонькую древнюю старушку в перечёркнутом автоматной очередью латном доспехе, и почувствовал себя Родионом Раскольниковым. — Одна старушка — рупь, десять старушек — уже червонец.
— Это Софья Витовтовна, — пояснил Первуша. — Бабушка царя-кесаря Иоанна Васильевича.
— И вы её…
— Не мы же первые начали, княже. Нет на нас греха.
— Да что же за день такой сегодня? — пожаловался неизвестно кому Андрей Михайлович, и решительно открутил крышку фляжки. — Вот только трупа царской бабушки мне и не хватало для полного счастья.
— Не беспокойся, княже, мы никому не скажем, — пробасил Первуша. — Вдруг она сама от старости померла в Угличе?
— Почему в Угличе?
— Или в Ярославле, — кивнул ополченец. — А здесь её и не видел никто.
— А те, что разбежались?
— Да кто же им поверит? Только не станут они болтать.
— Почему?
— За то, что не уберегли, их на кол посадят.
— А вас, если проболтаетесь?
— А нас-то за что? — искренне удивился Первуша. — Мы же не сами по себе, а под твоей рукой.
— Вот она, средневековая философия…
— Что, княже?
— Это так, мысли вслух, — отмахнулся Самарин. — Всё, уходим отсюда.
— Позволь добычу собрать, — Первуша кивнул на покойного тверского князя.
— Нас здесь не было! Понятно объясняю?
— Понятно, — вздохнул ополченец. — Но похоронить-то можно? Чай люди, не латыняне какие-нибудь.
— Хороните, — разрешил Самарин. — И крест поставьте, что ли…
Много позже, уже после разговоров с друзьями и рассказа Николая о встрече с Софьей Витовтовной, Андрей Михайлович пришёл к выводу, что её гибель пошла на пользу как государству в целом, так и юному государю лично. Слишком уж большим влиянием пользовалась властная и склочная старушка, и она бы ни за что не удержалась от искушения влезть в политику и воспитание внука. Разумеется, к всеобщему благу, как она это благо понимала. Нет уж, пусть лучше так…