Лето года 613 от потрясения тверди, юг Орбинской республики.
На следующий день армия Булатного перешла Зан.
Вопреки всем опасениям, граница республики поддалась легко. Правобережные поля и жиденькие рощи почти без сопротивления легли под ноги умгарским воинам, но городские стены Мьярны уперлись всерьез и надолго. Пять дней раз за разом кнез Вадан посылал свои лучшие отряды на штурм, и всякий раз они вынужденно отступали, оставляя за собой сотни раздавленных и обожженных тел. Слишком уж высока и прочна была крепость деловой столицы златокудрых, слишком велик запас камней и горного масла у защитников. Тогда основные силы обошли Мьярну стороной и отправились вперед. Лишь четыре тысячи воинов под предводительством воевод из числа племенных вождей по приказу Булатного разбили вокруг крепости осадный лагерь. Из камней не наваришь похлебки — думал кнез — и горным маслом не заправишь кашу, а значит рано или поздно многолюдная Мьярна сдастся.
Летящего журавля сменил круторогий бык, а после показала звездный хвост лисица, позади остались поля, пастбища, многочисленные деревни и небольшие городки. И пять кровопролитных сражений. Основные силы умгарской армии соединились с наемными отрядами туманных герцогов и уже бились на подступах к Орбину с севера, а с юга вышли на красный путь, откуда рукой подать до Тирона. Только непокорная Мьярна все еще держалась, не желая сдаваться на милость победителя. Тогда Вадан Булатный в сопровождении двух сотен личной гвардии и наемников Цвингара вернулся под стены города. С грозным видом объехал он осадный лагерь, а потом велел всем воеводам явиться к нему на совет. На совете первым делом спросил вождей-осадников, сколько еще они думают греть животы на солнце? Потому что он, великий кнез всех умгар, терпеть вражеский анклав в своем тылу больше не намерен.
Доран-Корноух, самый дерзкий и языкастый из осадников, вызвался отвечать за всех четверых вождей:
— Мы тоже не рады сидеть без дела, кнез! Сам подумай: любо ли моим парням день-деньской по вытоптанным полям гоняться за последними зайцами, пока другие бьют врага и делят добычу? — говорил он, не то обижаясь, не то оправдываясь, и все дергал обрубленное в давней стычке ухо. — Сперва мы надеялись, что вот-вот кто-то из горожан даст слабину, и ворота откроются, уж тогда и ратных дел, и добычи на всех достанет, но… видно, зря. Колдуны — они колдуны и есть: терпят и пощады не просят. А наши запасы между тем на исходе, и села кругом почти опустели. Как бы самим первыми не спечься…
Пока Доран говорил, а остальные осадники кивали и поддакивали, личные кнезовы сотники недоверчиво качали головами: как-никак полреспублики прошли и никакого особого колдовства не встретили. А ру-Цвингар так и вовсе осклабился, даже не пытаясь прятать презрения к словам Корноуха. Два с лишним месяца осады — и толку никакого, диво ли, что бесстыжий бергот потешается?