— Как ты полагаешь, католическая это церковь или лютеранская? — спросил Чертков.
— Да уж никак не православная…
Католиков в Курляндии жило немало. Для них строились герцогом церкви, а бывало, что население переходило в католицизм целыми приходами — сказывалась близость Речи Посполитой.
Герхард пробыл в домике не более получаса и вернулся довольный.
— У меня письмо к гравендальскому барону, — сообщил он. — Там мы оставим наших лошадей и мой товар, а возьмем других и оставим их в корчме на добельнской дороге, оттуда их заберут парни барона.
— А мы как дальше будем двигаться? — удивился Воин Афанасьевич.
— А у нас, с Божьей помощью, к тому времени уже будут другие лошади, — сказав это, Герхард перекрестился на католический лад.
— Откуда они возьмутся?
— Я бедный торговец, и все мое богатство — связи. Меня тут, в Курляндии, многие знают и доверят мне свое имущество, потому что я честный человек, — с неожиданной высокопарностью заявил Герхард.
Так оно и вышло.
Странным было, правда, что и брамбергский помещик тоже дал лошадей по просьбе местного священника. Но выбирать не приходилось — Герхард выполнил обещание и вез Воина Афанасьевича с Васькой в Либаву довольно быстро.
Гробин объезжали большим крюком — чтобы не напороться на людей герцога.
— А теперь молитесь, чтобы ветер хоть ненадолго стих, — сказал он, когда уже подъезжали к порту. — Тут все лето дует. Не всегда суда могут так встать, чтобы к ним с берега лодки подошли. Трудно было найти менее удачное место для порта — без речного устья и хорошей гавани. Кто только выбрал эту длинную косу между морем и озером? Тут разве что рыбакам хорошо жить, у них лодки чуть не к самому берегу могут подойти. А торговым судам это мелководье шириной в две сотни шагов — хуже адской муки. Прости Господи…
Он перекрестился.
На рейде стояли три флейта и пинасс. Лодки, как и говорил Герхард, сновали между судами и молом. На молу и на берегу шла бойкая торговля — рыбаки предлагали свежевыловленную рыбу, пекари привозили еще горячий хлеб, матросы покупали свежие припасы и продавали свои морские диковины, здесь можно было приобрести и говорящего попугая, и мартышку, и бочонок английского пива, и сапоги из испанской кожи. Тут же стояли телеги с мешками — на голландский пинасс грузили курляндское зерно нового урожая.
— Узнаю, куда он собрался заходить, — сказал Герхард, указывая на стройный, непохожий на пузатый флейт трехмачтовый пинасс. — Было бы хорошо, если бы в Данциг.
Спешившись, он отдал поводья Ваське и побежал по молу.
— Да это целый дом! — воскликнул удивленный Васька.