Он быстро прошел мимо, не узнал в даме, прячущей лицо в пышных мехах, той сомнительной особы, что время от времени появлялась в Царевиче-Дмитриеве. А вот дама его узнала и даже пошла следом.
Беглец спешил, поскольку выскочил на мороз без шубы, и скрылся в личных покоях Яна-Казимира. Но Анриэтте повезло: как раз выходил оттуда Пьер де Нуайе, посланный к королю за какой-то надобностью. Она спросила, кто тот молодой пан, что чуть не сбил ее с ног, спеша к его величеству.
— Это Войцех Сайковский, сударыня. Его величество еще осенью взял этого господина в покоевые. Однако Сайковский заболел и только теперь окреп настолько, чтобы служить его величеству. Но он малоспособен к такой службе.
— Это я заметила. Неужели он надеется сделать карьеру при дворе?
— Сайковскому покровительствует лично его величество, — тут секретарь перешел на шепот. — Хотя я не представляю, из какого захолустья вывезли Сайковского с его родственником.
— Как, и родственник тоже тут?
— Я подозреваю, что этого родственника в детстве кормилица неудачно на пол уронила.
Анриэтта знала, что спутник Воина Афанасьевича — не семи пядей во лбу. Поэтому спорить с секретарем не стала.
— Мои комнатки в замке невелики, но я буду рада видеть вас у себя, — сказала она. — Хотела бы угостить вас чашечкой этого модного напитка, которое моряки называют «кофе». Мой покойный супруг имел приятеля-капитана, который ходил на судах курляндского герцога в Африку и привозил диковинки. Я взяла с собой мешочек кофейных зерен.
На самом деле кофе Анриэтта купила в Гданьске — там еще не распробовали напитка, и купцы, взявшие несколько фунтов на пробу, отдавали зерна недорого. Секретарь королевы был ей нужен, а также следовало бы подружиться с пани Катаржиной Радзивилл, день назад приехавшей с мужем, князем Михалом, в Краков. Это можно было сделать с помощью пани Замойской — Замойский и Радзивилл были добрыми приятелями, их жены также отлично поладили. А дружба с родом Радзивиллов может пригодиться.
Московиты ждали известий от Анриэтты и дождались — выехав в город с новыми подругами и обойдя самые лучшие лавки, она оставила записку у сапожника Домонтовича, которого Ивашка прикормил.
Записка получилась длинная; читая ее вслух Ивашке с Петрухой, Шумилов, по обыкновению, хмурился. Ему не нравилось, что француженка оказалась права и воеводского сынка для начала приучают к придворным соблазнам.
— Ну как вернется и у нас вздумает такие же порядки заводить? — спросил Петруха, но в голосе чувствовалась надежда; поколобродив в Царевиче-Дмитриеве, он хотел, чтобы и на Москве женщины были чуточку более доступны.