Моя истинная доля была незначительной, но из-за бойкого пера, свободной речи и определенной ловкости ума я взял на себя, как назвал бы это, мнимое первенство. В действительности у меня никогда не было какой-либо должности среди арабов; я никогда не был наделен британской миссией по отношению к ним. Вильсон, Джойс, Ньюкомб, Доуни и Дэвенпорт — все они стояли у меня над головой. Я льстил себе из-за своей молодости, не оттого, что они вкладывали в дело больше сердца или ума. Я сделал все, что смог. Вильсон, Ньюкомб, Джойс, Доуни, Дэвенпорт, Бакстон, Маршалл, Стерлинг, Янг, Мейнард, Росс, Скотт, Винтертон, Ллойд, Уорди, Сиддонс, Гослетт, Стент, Хендерсон, Спенс, Гилман, Гарланд, Броуди, Мейкинс, Ньюнен, Лисон, Хорнби, Пик, Скотт-Хиггинс, Рэмси, Вуд, Хайнд, Брайт, Мак-Индоу, Гринхилл, Грайзентуэйт, Доусетт, Беннетт, Уэйд, Грей, Паско и другие тоже сделали все, что смогли.
Было бы неуместно с моей стороны хвалить их. Когда я хочу сказать плохо о ком-то не из нас, я это делаю; хотя здесь этого меньше, чем было в моем дневнике, так как прошествие времени, кажется, смыло пятна с людей. Когда я хочу похвалить посторонних, я это делаю; но наши семейные дела — это наше дело. Мы делали то, что твердо решили делать, и довольствовались знанием этого. Другие вольны записать когда-нибудь свою историю, параллельно моей, но не упоминая обо мне больше, чем я о них, ведь каждый из нас делал свое дело сам по себе и на свой лад, едва видясь со своими друзьями.
На этих страницах — история не арабского движения, но моего участия в нем. Это рассказ о повседневной жизни, незначительных событиях, мелких людях. Здесь нет уроков миру, нет открытий, потрясающих народы. Здесь полно тривиальных вещей, отчасти — чтобы никто не принимал за историю тот хлам, из которого однажды делают историю, а отчасти — ради того удовольствия, которое доставляли мне воспоминания о товариществе повстанцев. Мы вместе наслаждались чистотой открытых просторов, ароматом вольных ветров, солнечным светом и надеждами, ради которых трудились. Утренняя свежесть грядущего мира опьяняла нас. Нас вели идеи невыразимые и смутные, но достойные борьбы за них. Мы жили множеством жизней в этом вихре кампаний, никогда не щадя себя; но когда мы достигли цели, и забрезжила заря нового мира, старые люди пришли снова и отняли нашу победу, чтобы восстановить подобие прежнего мира, который они знали. Юность умела побеждать, но не научилась сохранять, и была плачевно слабой против старости. Мы заикнулись, что трудились ради нового неба и новой земли, а они нас мило поблагодарили и заключили свой собственный мир.