Рассвет застал нас, когда мы пересекали крутую тропу из вади Китан в главную сточную долину этих предыдущих гор. Мы свернули в сторону, в вади Райми, достать воды. Там не было приличного колодца, только дыра с просочившейся водой в каменистом русле долины, и нашли мы ее отчасти по запаху; хотя вкус, такой же противный, был, как ни удивительно, не похож на запах. Мы наполнили свои мехи водой. Арслан испек хлеб, и мы отдохнули два часа. Затем мы двинулись дальше через вади Амк, легкую зеленую долину, удобный путь для верблюдов.
Когда долина Амк свернула к западу, мы пересекли ее, взбираясь между грудами покореженного серого гранита (похожего на застывший ирис) — обычная для Хиджаза горная местность. Перевал дошел до высшей точки у подножия природного ската и лестницы, ужасно изломанной, извилистой и трудной для верблюдов, но короткой. Потом мы шли час в открытой долине с низкими холмами справа и горами слева. Там были пруды с водой на утесах, и палатки меравин под изящными деревьями, которые усеивали платформу. Склоны были очень плодородными: на них паслись стада овец и коз. Мы достали молока у арабов: первое молоко, которое пили мои аджейли за два года засухи.
Путь из долины, когда мы достигли ее края, был терзанием, и спуск в вади Маррак почти опасен; но вид с гребня вознаградил нас. Вади Маррак, широкая, мирная и прямая, проходила между двумя ровными, прямыми стенами холмов в кругу на четыре мили, где, казалось, встречались долины слева, справа и спереди. Искусственные груды необработанного камня были собраны на подходе. Когда мы вступили туда, то увидели, что серые стены гор изгибаются с каждой стороны полукругом. Перед нами, к югу, поворот был отгорожен прямой стеной или ступенью сине-черной лавы, стоящей над рощицей терновника. Мы встали там и легли в их тонкой тени, благодарные в этом знойном воздухе любому намеку на прохладу.
День, теперь в зените, был очень жарким; и моя слабость так возросла, что моя голова едва могла бороться с ней. Дуновения лихорадочного ветра давили на наши лица, как шершавые пальцы, обжигая нам глаза. Боль заставляла меня вдыхать через рот; от ветра потрескались губы и заболело горло, пока не пересохло так, что говорить и пить было болезненно; все же мне постоянно надо было пить, потому что жажда не позволяла мне лежать мирно и наслаждаться покоем, к которому я стремился. Мухи осаждали нас, как чума.
Русло долины было из тонкого кварцевого гравия и белого песка. Его сверкание толклось между нашими веками, и кромка земли, казалось, плясала, когда ветер шевелил туда-сюда белые кончики щетинистой травы. Верблюды любили эту траву, которая росла пучками, около шестнадцати дюймов высотой, на зеленых, как сланец, стеблях. Они заглатывали ее в больших количествах, пока люди не отвели их и не пристроили рядом со мной. В эту минуту я ненавидел животных, так как обилие еды делало их дыхание зловонным, и они шумно отрыгивали из своих желудков полный рот каждый раз, когда прожевывали и проглатывали последнее, а в это время зеленая слюна текла между их раздвинутыми губами через боковые зубы и капала на их вислые подбородки.