И при лучших обстоятельствах ждать действий было тяжело. Сегодня это было отвратительно. Даже вражеские патрули ковыляли вдоль, не обращая ни на что внимания, безучастно глядя вокруг сквозь дождь. Наконец около полудня, в промежутке хорошей погоды, часовой на южной вершине бешено замахал покрывалом, подавая знак, что идет поезд. Мы вмиг добрались до своих позиций, так как последние часы просидели на корточках в канаве рядом с путями, чтобы не упустить еще один шанс. Арабы заняли укрытие, как положено. Я взглянул на их засаду со своей огневой точки и не увидел ничего, кроме серых склонов гор.
Я не мог услышать, как идет поезд, но верил этому и стоял на коленях наготове, наверное, полчаса, когда напряжение стало невыносимым, и я дал сигнал узнать, что происходит. Они послали сказать, что поезд подходит очень медленно, и он очень длинный. У нас разгорелся аппетит. Чем длиннее поезд, тем больше будет пожива. Затем пришло известие, что он остановился. И снова пошел.
В конце концов, около часа дня я услышал его пыхтение. Паровоз был явно неисправен (все эти поезда на дровяном топливе были паршивые), и везти тяжелый груз в гору оказалось превыше его сил. Я залег за моим кустом, пока он медленно вползал в поле зрения через южный отрезок, и вдоль по берегу, у меня над головой, к кульверту. Первые десять вагонов были открытыми и переполнены солдатами. Однако снова было слишком поздно выбирать, и когда паровоз был прямо над миной, я нажал рукоятку взрывателя. Ничего не произошло. Я дергал ее вверх-вниз, четыре раза.
Никаких результатов; и я осознал, что взрыватель вышел из строя, а я стою на коленях на голом берегу, и в пятидесяти ярдах от меня медленно ползет поезд, полный турецких войск. Куст, что казался высотой в фут, как будто съежился и стал меньше, чем фиговый листок, и я почувствовал себя самым заметным объектом на местности. За мной была открытая долина, в двухстах ярдах до укрытия, где мои арабы ждали и удивлялись, что со мной. Было невозможно спастись бегством туда, иначе турки сошли бы с поезда и прикончили нас. Если же я буду сидеть смирно, есть надежда, что меня не примут во внимание как прохожего бедуина.
И вот я сидел там, цепляясь за жизнь, пока восемнадцать открытых вагонов, три закрытых и три офицерских купейных вагона тащились мимо. Паровоз пыхтел все медленнее и медленнее, и я каждую минуту думал, что он сломается. Солдаты не обращали на меня большого внимания, но офицеры заинтересовались и вышли на маленькие платформы сзади своих вагонов, показывая и глядя на меня. Я помахал им в ответ, нервно осклабившись, чувствуя, что пастух из меня никудышный — в наряде из Мекки и с витым золотым шнуром вокруг головы. Возможно, из-за следов грязи, сырости и их неведения мой внешний вид для них сгодился. Край тормозного вагона медленно исчез за отрезком на севере.