Абдулла, на белой кобыле, спокойно прибыл к нам, в окружении свиты пышно вооруженных пеших рабов; город молчаливо и уважительно приветствовал его. Он был счастлив и переполнен радостью от своей победы в Таифе. Я видел его в первый раз, тогда как Сторрс был его старым другом и в наилучших с ним отношениях; но через некоторое время, слушая их разговор, я начал понимать, что ему свойственна постоянная веселость. Его глаза то и дело подмигивали, и, хотя ему было всего тридцать пять, он начинал полнеть. Может быть, оттого, что слишком много смеялся. Жизнь казалась для Абдуллы очень веселой. Он был маленьким, сильным, светлокожим, с тщательно подстриженной коричневой бородой, скрывающей его круглое гладкое лицо и короткие губы. Манеры его были открытыми, или изображали открытость, и при знакомстве он был очарователен. Он не держался церемоний и запросто шутил со всеми посетителями; но, когда мы переходили к серьезному разговору, пелена юмора, казалось, сползала прочь. Тогда он тщательно подбирал выражения и был искусным спорщиком. Конечно, ведь спорил он со Сторрсом, который предъявлял высокие требования к своему оппоненту.
Арабы считали Абдуллу дальновидным государственным мужем и проницательным политиком. Проницательным он определенно был, но недостаточно, чтобы всегда убеждать нас в своей искренности. Слишком явными были его амбиции. Говорили, что он — мозг своего отца и всего арабского восстания; но, по-моему, он был слишком прост для этого. Его стремлением, конечно, было завоевание независимости арабов и построение арабских народов, но он собирался сохранять управление новыми арабскими государствами за своей семьей. Поэтому он наблюдал за нами и играл через наше посредство на британскую галерочную публику.
С нашей стороны я играл на эффект, наблюдая за ним и критикуя его. Восстание шерифа в последние месяцы шло неудовлетворительно (стояло на месте, что для иррегулярной войны означает предтечу бедствия): и я подозревал, что этому восстанию не хватает руководства: не разума, не рассудительности, не политической мудрости, но пламени энтузиазма, способного зажечь пустыню огнем. Главной целью моего визита было найти еще неизвестного вдохновителя всего дела и оценить, насколько тот способен привести восстание к той цели, что я задумал для него. В продолжение нашей беседы я все больше и больше убеждался, что Абдулла был слишком уравновешен, слишком хладнокровен, слишком насмешлив для пророка, в особенности вооруженного пророка, которые, если верить истории, и побеждают в революциях. Его ценность могла обнаружиться, возможно, в мирное время, после победы. В физической схватке, когда требуется единство точки зрения и магнетизм, преданность и самопожертвование, Абдулла был бы орудием слишком сложным для простой цели, хотя им невозможно было пренебрегать даже сейчас.