А.П. представил себя белым океанским парусником.
На борту его большими синими буквами написано: “Angel”.
Мертвое Сердце вдруг заколотилось.
Волнение, прекрасное, как юное здоровое тело,
охватило его.
Он покраснел от смущения и заплакал. И вниз
Струю горячего воздуха испустил
(ибо умер он под утро).
И понял он, что возвышается.
Что грехи его жизни уходят.
Словно ракета, толкаемая сжигаемым горючим, летел он,
Летучий Голландец,
К свечению солнца.
И прилетел. И думает:
“Вот и славно. Сейчас ангелы небесные встретят меня,
и отдохну я в Раю”.
Но не тут-то было.
Солнце оказалось плотью. Точно
Рана, образовавшаяся в результате разрубания червяка надвое.
И как рана горело и жгло.
И в ране той копошились, словно пчелы в цветке,
Грешники. Ибо мягкая плоть раны податлива.
И понял А.П., что плавится он.
Нет, не горит, а именно плавится под воздействием
жуткоАдского жара.
И лицо его стало что мягкий воск.
И кто-то воткнул в лицо его спицу.
И погрузилась спица в лицо его.
И очень больно стало А.П.
И страшно.
Ибо спица эта отныне будет в лице его.
Ни поцеловать кого не сможет.
Ни уткнуться в подушку.
И понял он, что спица – суть жало.
Коим будет он собирать нектар покаяний отныне вовеки.
Зачем?
Жало знает.
Мораль:
Не греши, и не будешь ходить со спицей в морде.
❋❋❋
Однажды я устану.
Однажды я устану так сильно, что покажется – я всесилен.
Я устану так сильно, что покажется – могу свернуть горы.
Я устану так сильно, что не смогу спать.
Я подумаю:
“Я так давно не был на море. Я так давно не был на море”.
Я отправлюсь в город.
В город у моря.
В город у Огненного моря.
Я приеду ночью.
Гостиницы переполнены.
Или отсутствуют.
Я буду слоняться до рассвета и под утро
выйду на площадь перед собором Святой Эйфории.
Я уже видел его где-то когда-то.
Сяду на ступени.
То ли человек, то ли крот подойдет и скажет:
“Разрешите познакомиться?”
Я отвечу: “Я не знакомлюсь на улице”.
Он скажет: “Все когда-то случается,
даже то, что казалось немыслимым”.
Он пригласит выпить кофе в кафе закрытом.
Он будет так изысканно-покорителен,
что я не смогу отказать. Мы найдем милое заведение
на набережной, где волны бьются
об изъеденный буквами-червяками гранит.
Приглядишься – забавно:
Кто придумал одеть берега, терзаемые пламенем,
в могильные плиты?
Обосранные мириадами ворон, –
или это чайки стали серыми от пепла и дыма? –
обросшие ракушками,
похожи они на потрепанные игральные карты
сплошь трефовой масти.
Или не было больше камня?
Или перестали умирать в этом городе
и кладбище упразднили за ненадобностью?
Подземные ветра задирают сутану кротовью,
словно скатерть кафешантанного столика