— Слаб ты еще, Михайло Василич, — несмело возразил Фома.
— Надо… Отвези…
Нахмурившись, Фома сунул ложку в горшок и поглядел куда-то за свою спину.
— Как же мне везти тебя… Конь-то у нас ныне один…
— Купи сани, продай что-нибудь, — с раздражением отвечал Михайло.
— Было бы что продавать! Не бронь же твою, — сказал Фома, вновь взявшись за ложку и принявшись кормить Михайлу. Несмотря на слабость Михайло ощущал привычный ему гнев — Фома хоть и верный, а все же дурак! Правда, браниться с ним сил не было.
Но Фома уже знал, что ему делать — он смастерит сани сам, простые, но, главное, надежные. Потому, когда Михайло дохлебал уху, он молвил:
— Спи, Михайло Василич, набирайся сил. Вытащу я тебя отсель…
И когда холоп уже поднялся, намереваясь уйти, Михайло спросил с надеждой:
— Ты видал, кто-нибудь из наших еще проходил мимо сей деревни? Может, еще раненых везли?
Фома, отрицательно помотал головой и ушел, протиснувшись меж печью и стеной.
Михайло пытался набраться сил перед дорогой, потому он спал, даже во сне чувствуя страшный голод. Собственно, недоедали все — даже Фома спал с лица. За два дня он смастерил грубо оттесанные сани, больше похожие на дроги. Набил туда сухой травы для мягкости, достал откуда-то плотную рогожу. Можно было уезжать. Решили двинуться на следующий день.
Проснувшись утром, Михайло заметил сидящего подле себя ребенка — мальчуган, открыв слюнявый ротик, изучал бородатого незнакомца, что все время лежал в темном углу. Увидев, что незнакомец проснулся, мальчуган сначала робко улыбнулся, а затем широко, во весь свой беззубый рот. Слабо улыбнувшись в ответ, Михайло больной, непослушной рукой мягко потрепал его по голове, чем рассмешил мальчика. Тут же появилась хозяйка. Ужас мгновенно отразился на ее лице, она схватила ребенка и унесла его прочь. Вскоре послышался детский рев, и Михайло, слушая все это, подумал об Анне и своих детях, которых мог больше не увидеть никогда. Горький ком встал в горле…
Уже ударили морозы, и небо впервые за все время было ясным. Зимнее солнце стояло невысоко, надобно было спешить. Фома уже запряг коня, сложил в сани броню и пожитки, на руках отнес туда Михайлу, коего уже переодел в теплые одежи. Хозяева выдали им еще овчины, дабы укрыть больного как следует. Они всей семьей высыпали во двор, провожая московитов. Фома обнял всех, потрепал по головам детишек, к коим успел привязаться, и, помахав хозяевам на прощание рукавицей, тронул коня.
Они быстро миновали латгальское поселение и вышли на лесную дорогу, еще никем не протоптанную. Конь, всхрапывая, шумно и часто дыша ноздрями, проваливаясь едва ли не по самое брюхо, с усилием тащил сани. Солнце робко выглядывало из-за одетых в серебро деревьев, плотно стоявших по обочинам дороги.