Еще в начале осады наемные казаки и венгры в большом числе нахрапом взяли три небольшие крепости — Козьян, Ситна и Красный, возведенные как оборонительный рубеж Полоцка шестнадцать лет назад, после взятия города Иоанном. Приставив к стенам лестницы, со свистом и улюлюканьем, размахивая саблями и стреляя без толку из пистолей, они врывались в крепости, где им противостояло менее сотни человек в каждой, и беспрепятственно захватывали их. Жалкие остатки гарнизонов, чудом избежавшие резни, были взяты в плен. Столь легкие победы взбодрили наемников, однако осада Полоцка затягивалась, и каждый день во множестве хоронили убитых. Но они все так же играючи воюют с московитами. Копая рвы, польские и венгерские наемники соревнуются друг с другом, спорят о своих достижениях, порой галантно уступают соперникам. Видя это столь неуместное здесь жеманство, Курбский уже ненавидел их всех и с каким-то злорадством порой думал о том, что однажды они хорошенько вкусят русской сабли. Однако прогонял эти мысли — понимал, что и ему тогда придется вкусить вместе с ними того же…
Осада затягивалась. Огромное войско дорого кормить, и, говорят, король злится, призывает к срочным действиям. На вчерашнем военном совете было принято решение поджечь деревянную стену смоляными факелами, и Баторий велел объявить войску, что из своего кошелька заплатит четыреста талеров тому герою, который сумеет сделать это. Вот почему наемники, снующие под стенами, столь деятельны сегодня.
Баторий торопился еще по одной причине — он стремился поскорее уничтожить гарнизон расположенной неподалеку крепости Сокол, из-за которого смертельной опасности подвергались фуражиры, целыми отрядами порой погибавшие во внезапных стычках с врагом.
Конный отряд, разметая комья грязи, не сбавляя хода, влетел в открытые ворота крепости Сокол. Тяжелые створы со скрипом затворились за ними. Кованые копыта звонко стучали по деревянным настилам, покрывающим узкие улочки.
Осаждая разгоряченных коней, остановились у небольшого храма, единственного в крепости каменного сооружения. Старшого с ними не было, потому Михайло взял на себя доклад воеводе. Он соскочил с коня и, на ходу снимая с головы капюшон изгвазданного грязью и потяжелевшего от влаги во-тола, вбежал по ступеням небольшого однокупольного храма, бессознательно перекрестился и нырнул в приоткрытую дверь.
Внутри было сумрачно и тепло, в небольшие окна с трудом пробивался скудный свет. У алтаря, стоя на коленях, молился воевода Борис Шеин — тучный, широкий в плечах. Михайло замедлил шаг, не решаясь прервать молитву воеводы. Но тот, видимо, услышал его и, перекрестившись, тяжело поднялся, двинулся ему навстречу. Едва Михайло раскрыл рот, воевода жестом остановил его и указал на дверь — благочестивый князь не хотел обсуждать военные дела в стенах храма.