Решили что с Баторием надобно заключать мир, слать новых послов, дары, обещать уступить города и земли в Ливонии в случае переговоров, а Нарву, кою взяли в осаду шведские войска тем временем, надобно было защитить. Потому решили отправить на помощь городу полк во главе с князем Хилковым.
А на следующий день, поддерживаемый под руки обеими сыновьями, пришел князь Мстиславский. Едва живой, с опухшим от побоев лицом, весь в ссадинах и синяках, глава думы упал перед Иоанном на колени, за ним бухнулись его сыновья, не смевшие поднять глаз на государя.
— Во многих винах пред тобою грешны, прости нас, великий государь. Вот, пришел к тебе, не за себя прошу, за сыновей своих, — молвил старый князь. Иоанн долго глядел в избитое лицо боярина, после кивнул и подпустил их к своей руке. Молодые князья, один за другим, поклонились царю в ноги и поочередно приникли к государевой длани губами, превозмогая боль и мучения, сделал то же и их отец. С тем и отпустил их Иоанн. Так семья Мстиславских вновь избежала опалы.
Каких усилий стоило это Ивану Федоровичу! Еще прошлым вечером, весь перемотанный окровавленными повязками, он лежал и заклинал сыновей поехать завтра к царю. Гордый Василий заупрямился, ехать не захотел и отца просил сохранить силы для лечения. Федор же молчал, скрестив на груди руки, опершись плечом о закрытую дверь. Хлопотали слуги и лекари, были тут же дочери и супруга князя, до сих пор лившие слезы от пережитого ужаса, когда едва живого князя Мстиславского привезли на подворье и вынесли едва ли не бездыханное тело из возка.
— Нет, поедем. Умру, а поеду, буду просить прощения. И вы со мной…
— Отчего обрекаешь себя и нас на унижение? — вопрошал яростно Василий, меряя широкий покой шагами. — Разве совершил ты какой грех пред ним? Разве не делал то, что тебе приказывал сам государь? Разве это под твоим началом пало войско в Полоцке и Соколе?
Старый князь, лицо коего наполовину укрыто было промоченной целебными снадобьями тряпицей, грустно улыбнулся.
— Сыне, я был таким же в твои годы. Однажды ты поймешь… Ты все поймешь…
Василий так и не понял, долго упрямился, но покорился в итоге воле отца. А Федор начинал понимать, каких усилий стоила честь их семьи, и помнил, что довелось пережить за все эти годы их старому отцу, сейчас такому жалкому и слабому, что невольно ком вставал в горле.
Честь рода была превыше всего!
* * *
Белянка занемогла поздней осенью. Архип даже не сразу заметил, что жене все тяжелее выполнять работу по дому, понял лишь, когда все чаще слышал от нее: "Архипушка, я прилягу, пойду", стал замечать страшную бледность ее лица, струящийся по челу пот, закушенную до крови губу. Вот и сейчас, завидев, как Белянка, хватаясь руками за стены, тяжело бредет к лежаку за печью, Архип, нахмурившись, спросил: