— Это война! — повысил голос Иоанн и произнес с издевкой. — Воевать никто не хочет, так, стало быть, надобно сразу Баторию все города отдать? Чего ждать? Так?
Утихла думная палата. Иоанн, опустив голову, молвил устало:
— Заставьте их воевать. Посылайте людей к ним в имения, пусть силой выгоняют оттуда. Но и неявки на службу я все одно прощать не стану. Значит, сечь буду их, как детей нерадивых. — Помолчал государь, вновь поднял голову. — Ежели не знаем мы, куда ударит Баторий, основные силы надобно держать ближе к Москве, в глубине обороны. Но и врага не следует оставлять просто так. Велю написать послание воеводе Хилкову. Нельзя дать полякам зорить наши земли, потому и мы будем его трепать хорошенько. Пущай Хилков со своим отрядом нападает на польские заставы, грабит их обозы, бьет мелкие отряды мародеров. Ратникам же в приграничные крепости велю также разослать послания, дабы бились они с врагом храбро и стояли насмерть.
— Верно, верно, — загомонили думцы, кивая головами.
— Дозволь, государь, и мне сказать, — поднялся с места Афанасий Нагой. Все взоры бояр разом обратились к нему.
— Боюсь, великий государь, одних посланий будет недостаточно. Вели в крепости отправить доверенных тебе людей, дабы следили они за тем, как исполняются приказы твои!
— Добро, — кивнул головой Иоанн, — благодарю, Афанасий. Истинно! Полоцк мы потеряли из-за измены воевод! А тем воеводам, что в плену, не полки надобно водить, а коров пасти! Псы!
— Вот боров жирный, — злобно шепнул на ухо отцу молодой боярин Федор Мстиславский. — Что теперь в войсках твориться будет? Кому ратники подчиняться станут?
— Думается, не сам Нагой это придумал, — ответил Иван Мстиславский тихо. — Нашептали! Давно о том говорят! Не доверяет государь никому. Думает, что поражения наши оттого, что приказов его не слушают, что изменников много. Гляди глубже, сын! Учись…
Старый боярин чуть откинулся на скамье, перекрестился и молвил:
— Лишь бы новой опричнины не было. Не переживет больше такого страна. Не переживет…
* * *
В доме Никиты Романовича Захарьина давно не было такой суеты. Холопы вычистили двор от талого весеннего снега, бабы выскребли крыльцо и полы, постелили бархатную кайму чуть ли не от самых ворот. Поварни с раннего утра чадили печным дымом — готовили всевозможную снедь. Дворовые девки принарядились, все высыпали во двор. Княгиня Евдокия Алексеевна, следившая за хозяйством в этом большом доме, заметно волновалась, переспрашивала порой об одном и том же, сделано иль нет. Мягкая, она никогда не срывала свою злость на прислуге, и прислуга из-за любви своей к матушке-боярыне старалась исправно выполнять свою работу. Дочери, тринадцатилетняя Евфимия и семилетняя Ирина, нарядные, следовали всюду за матушкой.