И, усевшись на гнилую солому, Бомелиус запел какую-то очень веселую песенку на родном английском языке — вчерашний любимец государев и уважаемый вельможа, а теперь жалкий оборванный узник. Но он будет жить! Жить!
* * *
Шумна и многолюдна одетая серебром Москва. Высокие шапки снега лежат на крышах теремов и куполах церквей, гомонят пестрые торговые лавки, от слободок тянутся вверх тонкие клубы печного дыма. Город, широко растянувшийся за пределами массивной, покрытой инеем кремлевской стены, шумит где-то в отдалении, там, внизу. Здесь же, на высоте колокольни Ивана Великого, тишина, только галдящие птицы пролетают мимо и садятся стаями на кресты возвышающегося по соседству Успенского собора. Стоящий под молчащими колоколами, облаченный в высокую бобровую шапку и долгую шубу, Василий Иванович Умной-Колычев взирает на город с высоты.
Боярин еще не стар, но серебро седины обильно окрасило его длинную бороду, а в углах узковатых, глубоко посаженных глаз уже пролегли сети морщин. Он дороден и крепок, но уже чует, что сил становится все меньше. Ему, бывшему опричному воеводе, а ныне ведающему сыскными делами, при государе служащему, оказалась не по плечу его должность, кою унаследовал он от покойного Малюты Скуратова. Добравшись до вершины власти вслед за царским палачом, Василий Иванович Умной-Колычев утерял все жизненные силы, все чаще хворал в последнее время и постепенно стал ненавидеть все, что его окружало. Он часто наведывался сюда, на колокольню Ивана Великого, где в тишине с тоской и завистью зрел на безмятежную, как ему казалось тогда, жизнь горожан. Вспомнилось давнее желание уйти на покой в монастырь, как это сделал однажды его младший брат Федор…
Мысль о брате разбередила старые раны. Федор Умной-Колычев большую часть жизни служил на южных границах государства, брал Полоцк, укреплял в трудные годы войны Смоленскую землю. Но однажды он вовремя не прибыл в полк, куда его назначил сам государь, и тут же попал в опалу. Страшась расправы (все помнили казни в опричные годы!), он ушел в монастырь, где вскоре умер. Василию Ивановичу уже после доложили, что брат его покончил с собой, приняв яд. Сей тяжкий грех сумели скрыть ото всех, дабы бывшего боярина можно было хотя бы пристойно похоронить…
Однажды и он, Василий Иванович, был в опале, сидел в сыром застенке на цепи (с тех пор ежедневно ломит ноги, не давая забыть те страшные дни). Все из-за провального похода герцога Магнуса на Ревель[1], когда от чумного поветрия вымерло больше половины русских ратников. Благо, в отличие от других воевод, участвовавших в том походе, Умной сохранил голову на плечах. И через два года он уже командовал одним из опричных полков в битве при Молодях, где сумел кровью искупить свою "вину" перед государем.