"Семиградский воевода хочет силой быть правым, на татар, турок и иную великую силу надеется. А нам великая честь и слава стоять на своем за все христианство…". Так царю писал император, называя его "любимым братом". Непременно вместе они сокрушат общих врагов — иного не дано.
Войска стояли на Оке, готовые выступить в Крым, едва Максимилиан войдет в Краков и станет полноправным королем Речи Посполитой. Каждый день приходили странные вести. Молвят, Стефан все больше укрепляет власть, осаждает не покорившиеся ему города.
Время шло, провиант нещадно расходовался большим войском. И уже тогда Иоанн понял, что все идет прахом. Война с Крымом откладывалась, ибо назревала война с Польшей. Раз шляхта не согласилась с условиями Иоанна и его союзников, клялась в верности ставленнику османов, быть войне! Нельзя воевать с Крымом, пока за спиной сильный враг.
Собирали лагерь, возвращались домой ни с чем. Андрею Щелкалову и Афанасию Нагому царь поручил ехать впереди войска, дабы отпустить заточенных в Угличе крымских послов, снабдить дарами да узнать у них, что надобно для заключения союза с ханом.
Другие гонцы отправились к думе с наказом собирать посольство к Максимилиану. Везли они грамоту, скрепленную царской печатью, в коей Иоанн призывал властителя Священной Римской империи поскорее вмешаться в борьбу за власть в Польше и силой оружия отнять ее у Батория.
Иоанну нездоровилось. Его везли в крытом возке, куда он слег, когда понял, что не осталось сил ехать в седле. Возок покачивало на ухабах, пахло целебными травами, курившимися в чашах. Снаружи слышались конское ржание и стук копыт — неотступно следовали свита и стража. Стояла нестерпимая жара, но Иоанна трясло от озноба под меховыми покрывалами и овчиной. Сквозь небольшое оконце возка пробивался луч солнечного света, в коем, кружась, летали едва различимые для глаз частички пыли. Иоанн, истощенный переживаниями, мыслями о войне, изменах и интригах, опустошенный, молча следил за их танцем и вспоминал, как, будучи еще совсем ребенком, он так же наблюдал за ними, когда ездил с матерью на богомолье. И казалось, что он снова невинный отрок, любивший сказки няньки и сладкую тыковку на обед, и что мать рядом, и он чувствует себя защищенным в ее руках. А за окном, как тогда, деревни многолюдные, храмы беленые, тихие зеленые леса и сверкающие на солнце речушки.
— Вот, Ванюша, земля твоя. Ты великий князь, тебе оберегать ее и заботиться о ней. И о люде, что живет на этой земле. Погляди, Ванечка, сколько их, все тебе кланяются! — слышится ему голос матери. И он приподнимается на руках, заглядывает в оконце, ожидая, как тогда, увидеть разодетых в нарядные сарафаны и цветастые платки баб, и мужиков, что, крестясь, кланяются при виде государева возка, да резвых златоглавых ребятишек, что пытаются подобраться ближе, дабы увидеть великого князя Московского, такого же, как они, маленького мальчика…