Пепел державы (Иутин) - страница 92

Пир начался с молитвы. Пока священнослужитель возносил хвалу Господу, Иоанн, повторяя за ним слово в слово, поглядывал на Полубенского и иных пленных, что стояли, опустив глаза в пол.

"Лютеране и католики! Узрите торжество православия, единственно истинной веры!" — думал Иоанн с упоением. После он глядел на то, как они нехотя едят, принимая, по сути, угощения победителей, как сидят, даже не переговариваясь друг с другом. Да, он унижал их, тешил свое самолюбие! Но это лучшее из тех зол, что грозили этим знатным литвинам и ляхам! Они сидят упитанные, гладко выбритые, в чистой богатой одежде, а ведь могли сидеть на цепях в холодном погребе…

Мимо них выдающимся московским воеводам, проявившим себя в этом походе, несли жалованные государем пития и кушанья со своего стола. Взмывают кубки, звучат здравницы, слышатся русские песни, смех. Полубенский сидел уже весь бледный от такого унижения. Вдруг государев слуга подошел к нему и доложил, что Иоанн желает говорить с ним. Гордый князь, весь прямой, статный, задрав подбородок, поднялся из-за стола и, обойдя его, предстал перед государем. Шум застолья разом утих, все обратили на него свой взор. Иоанн глядел на пленника спокойно, но глаза его озорно блестели от упоения. Стиснув зубы, Полубенский склонился перед ним.

— Ты верный слуга своего государя, вижу это. Ты знатный воевода, это мне также ведомо. Но есть передо мной у тебя грех — пришел ты в прошлом году в вотчину мою, пожег и пограбил, люд и скотину посек. Было?

Полубенский поднял глаза и ужаснулся — взгляд Иоанна сделался страшным. Казалось, до гибели князя осталось полшага, не больше — зверь уже приготовился совершить смертельный бросок.

— Ну, чего глазенки прячешь? — вопросил ехидно Иоанн. — И без тебя ведаю — было! Стало быть, тать ты, и надобно тебя наказать!

— Воля твоя, государь, — севшим голосом проговорил Полубенский, взглянув на него исподлобья. Под кафтаном сорочка прилипла к телу от пота — да, всесильный, храбрейший князь сейчас переживал такой страх, коего никогда не испытывал. И ведь чувствует царь этот страх, по глазам видно, как он торжествует!

Насладившись этим мгновением сполна, Иоанн чуть откинулся в кресле и великодушно улыбнулся:

— Но я милостив. Ибо сказано: "Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете". Посему за храбрость твою жалую тебе подарок!

Едва он это произнес, на плечи Полубенского легла тяжелая бобровая шуба.

— Слава нашему великому государю! — послышалось откуда-то из-за стола.

— Слава! Слава! — разразились громом голоса, и вновь взмыли вверх кубки.