Мысли Адыке перекликались с мыслями Акимкана. Тот думал:
«О Адыке, кто знает, то ли наветы паршивца Барскана причиной тому или так уж положено по законам новой власти, но притеснили светоча нашего Манапбая. И все мы, потомки бека, терпим унижение, Адыкеджан. О создатель, где наша былая гордость, если Манапбая, державшего паше знамя, ссылают невесть куда, а эта албарсты, которой дали править народом, чуть не затоптала нас своим конем…»
Темно-гнедой иноходец, на котором мерно раскачивался Акимкан, оступился и чуть не упал. Нахмурив взъерошенные брови, Акимкан дернул поводья:
— Эх, чтоб тебя прирезали!
Кругом ничего не слышно, кроме топота копыт, стучащих о жесткую каменистую дорогу, да глухого шепота между всадниками. Стесняясь Акимкана, люди не ведут шумных разговоров. Ни те словоохотливые, что любят рассказывать свои и чужие родословные предания о древних походах, ни шутники, что не дают скучать людям, развлекая их забавными историями, ни красноречивые мудрецы, что услаждают душу переходящими из уст в уста назидательными речами, — никто не смеет раскрыть рта.
Акимкан мрачен, Адыке объят думами: они ведь едут не на какое-нибудь сборище, где разрешаются родовые споры, или на поминки, где устраиваются скачки, или же на той в богатом апле с шумными играми и щедрыми угощениями.
Заодно с Акимканом вся остальная знать рода, почитающего Манапбая, охвачена тревогой. Роды и аилы враждовали между собой, насильничали, учиняли произвол друг над другом, когда же над ними нависла угроза, богатеи сплотились.
Кто не попрощается с Мапапбаем, кто не угостит его и не снабдит деньгами на дорогу, того и человеком не назовешь. Близкие Манапбая его застыдят: «Что ты за человек, если не поддержал умирающего, не подпер того, кто от боли гнется…»
Каждый глава аила давно уже дал знать своим аилчанам:
— Все должны попрощаться с Манапбайбатыром. Сделайте так, чтоб у родственников не возникло обиды на нас. Не давайте недругам нашим повода упрекнуть нас в небрежении к Манапбаю. Не жалейте, возьмите с собой все, чем только можно ему помочь…
Манапбай находился не в тюрьме и не на воле во дворе с высокими воротами — как раз напротив многолюдного базара. Этот двор — на месте караван-сарая, построенного лет десять назад предприимчивым купцом из Андижана. Он вел бойкую торговлю скотом, покупал его обычно на Каркаралинской ярмарке, также в здешних аулах и прогонял через эту долину.
Не раз сидел он на почетном месте у Манапбая, не раз Манапбай приезжал в караван-сарай и гостил у купца. В те времена двор этот был похож на многолюдный базар: по одну его сторону возвышался устланный коврами помост, где у заставленного угощениями дастархана купец прохлаждался чаем, толкуя о торговых делах, а по другую сторону стояли всегда открытые лавки, где полки ломились от тюков парчи, плюша, бархата, шелка, атласа, от груд сахара, навата и чая. Горцы, которых потребности заставляли ездить в город за покупками, все нужное находили у андижанского купца.