Приплюснутыми, натруженными пальцами она провела по глвзам, словно отгоняя дурное видение, потом устремила невидящий взор в окно; мысли ее, казалось, ушли далеко — на самом же деле были они совсем близко, возле маленького хатсегского их имения с шумливой мельницей на Черне, гумном, голосистым от гомона домашней птицы, и хоть немного времени прошло с той поры, Эржебет понимала: прежняя жизнь ее исчезла в дальней дали, ушла безнадежно и невозвратно. Конечно, и она вместе с мужем мечтала о королевской милости — о большом поместье, о титуле, — мечтала и сама помогала делу, как могла: покуда муж, нередко годами, разъезжал по дальним странам с королевской свитой, она неустанно, со смехотворной почти бережливостью хозяйничала в их маленьком родовом владенье, стараясь, чтобы у Войка всегда хватало талеров ссужать королю — тот частенько оказывался в затруднительном положении… И все ж ни разу с той поры, как получили они Хунядскую крепость и угодья вокруг, не порадовалась им госпожа Эржебет от всего сердца. Да и занята она была здесь все тем же, что в Хатсеге: хлопотала с утра до ночи, сколачивала деньги, только и разницы, что хозяйство было теперь побольше, а значит, больше и проку от него. Не отсутствие перемен удручало ее, этого она даже не замечала: заведенный уклад впитался ей в плоть и кровь, за долгие годы стал ее натурой. Скорее она не могла примириться с тем, что в ее жизни изменилось. А изменилось, перемешалось многое: Войка словно одурманили, только о том и думает, как бы еще больше почестей добиться да новых угодий прихватить. Старшего сына отослал в Уйлак, при дворце воспитываться, но Янко подрался там с молодым Уйлаки, пришлось ему вернуться домой, а теперь вот в Хуняде болтается, вовсе на себя прежнего непохож стал… Эржебет не могла соразмерить причин и следствий, она просто чувствовала, что жизнь выбилась из привычной колеи, и это наполняло ее постоянным страхом перед неведомым, но огромным несчастьем. Было лишь одно убежище, где хозяйка Хуняда находила покой: под вечер, спустившись в прядильню к служанкам, она мирно усаживалась там и под крутящееся веретено часами могла слушать их болтовню, сплетни и нехитрые байки. Однако последнее время и этим не могла она безмятежно наслаждаться из-за попреков Войка. Не пристало, ворчал Войк, владелице Хунядской крепости с собственной челядью якшаться…
Все эти мысли молнией пронеслись у нее в голове, и, когда она глянула на спокойное, веселое лицо мужа, раздражение и горечь так и вскипели в ней.
— Вашей милости и уйлакская история в забаву! — с ожесточением воскликнула она. — Взбаламутили здесь жизнь всем, а наладить ее вам и в голову не приходит. По-вашему, как есть, так и ладно, а ведь путного-то и нет ничего…