— Господин воевода, мало нас по сравнению с этой громадой. Не разумнее ли избежать сраженья и поднабрать еще войска?
— Конечно, святой отец, их тут много больше, нежели крепостных у Колошмоноштора, — ответил Хуняди со смехом, но тут же, чтобы смягчить резкость фразы, добавил: — Но и эти тех не грознее… Может, даже не столь грозны, как те!..
Однако среди дворян нашлось немало сторонников мнения, что сраженье надо отложить. С особым пылом давал советы старый Шимон Хедервари:
— Надо пойти обходным путем вниз, к Которману, а потом заманивать их все глубже, глубже…
— Почему бы твоей милости, господин Шимон, не заманить их эдак до самой Буды? — неодобрительно и насмешливо сказал Мате Цудар.
Старик, на сей раз трезвый, так разобиделся, что хотел даже покинуть совет. Еле его удержали. Больше он не произнес ни слова, но вместо него нашлись другие, которые подхватили его предложение и продолжали высказываться за него, особенно господа, пришедшие с епископом Дёрдем. Даже и думать нельзя одержать победу против этаких полчищ! А в гибели смысла нет никакого — ведь если войско погибнет, не будет силы, которая сможет остановить этот многолюдный поток. В рассуждениях этих было много истины, и все больше дворян к ним прислушивалось. Хуняди боролся отчаянно.
— Но, благороднейшие господа, отход назад равносилен двум поражениям. Отступающая армия в большинстве случаев разбегается. Надобно вдохнуть в воинов воодушевление, а не страх, который сопутствует бегству…
— Воодушевление еще не все. Воодушевление тогда на пользу, когда людей хватает!
— Так где же вы людей наберете? Разве не всем благородным дворянам был послан призыв собраться в лагерь? Или времени мало было подготовиться и присоединиться к нам? Да неужто вы, господа милостивые, думаете, будто бегущее, гибнущее войско пробудит в опоздавших к походу жажду подвига и великую доблесть? Или, может, от крепостных мужиков помощи ждете? Они, если б могли, задушили бы нас не хуже турка. Разве не они прятали от нас припасы?
Хуняди собрал все свое красноречие, чтобы убедить тех, кто был охвачен нерешительностью и страхом. Ведь это был его первый самостоятельный и подлинно большой военный поход. Что скажут враги его, если он, прожужжавший им уши требованием подняться, оказать туркам жестокое сопротивление, теперь, при первой же встрече, убежит от них? Этого произойти не должно, ибо это равносильно смерти, а тогда пусть уж лучше настоящая, славная смерть на поле брани…
— Помните, господа, на нас ныне устремлены взоры не только нашей страны, но и самых отдаленных земель. Христианская вера и судьба отечества в наших руках. Не можем мы трусами себя показать. Ежели хватило у нас смелости и чести выступить, обратно пути нам нет. Не сможем тут остановить язычников-турок — потеряем все…