Хуняди принял шутку, встал в угол за дверью, огромными ладонями прикрыл лицо и начал считать:
— Раз… два… три… четыре… пять… я иду искать!.. Даже Эржебет улыбнулась его ребячливости.
— А знаете, — с тем же воодушевлением продолжал Хуняди, повернувшись, — как я ныне силен! Давеча трех рыцарей — Лацко Денгелеги, Белуша Понграца и Ферко Сереми — заставил попотеть в оружейной, вконец умаялись, со мной фехтуя. Ты, Эржебет, зашла бы разок в оружейный зал поглядеть на фехтованье!
— Тебя не гнетет эта погода? — спросил священник.
— Меня, Витез? — засмеялся он. — По мне, пускай дождь льет до тех пор, покуда земля не сгниет. Дольше здесь поживем…
— Ну, я пошел! — заторопился священник Витез. — Меня ждет главный канцелярист, трудиться надобно. А вы развлекайтесь!
— За нас будь спокоен, Витез!
Хуняди подсел к столу на место священника, наклонился и влюбленными глазами поглядел на девушку.
— А теперь я буду наставлять тебя в науке, девица, — улыбаясь, сказал он. — Или не хочешь?
— Наука твоей милости не для девиц, — уклончиво ответила Эржебет. — Она для воинов-витязей.
— Да не этому я хочу учить тебя, Эржи. Мы вот с батюшкой твоим порешили осенью свадьбу справить. К рождеству ты уже в Хуняде хозяйкой будешь.
— Вечером батюшка говорил об этом.
— Ты хоть немного-то порадовалась? Или закручинилась, Эржи?
Девушка, прищурясь, полуопустив веки, смотрела на сидевшего перед ней великана, который годился ей чуть не в отцы. Из-под густых его усов на нее повеяло вдруг простодушной неловкой нежностью, и на сердце у девушки потеплело, она ответила жениху бледной, слабой улыбкой. Но и от этой слабенькой улыбки Хуняди словно опьянел и сделал то, на что до сих пор не осмеливался, даже очень расхрабрясь: твердой, привычной к оружию рукой он взял маленькую белую ручку девушки и осторожно ее погладил.
— Эржи! — прошептал он. — Эржи!.. Мою матушку тоже так звали!
Рука девушки, казалось, затрепетала в его ладони. Во рту у Хуняди пересохло, губы его запеклись, ему хотелось говорить, говорить с ней без конца. Рассказать о своем отце, о матери, о дяде Радуе… рассказать и о том, как он счастлив… Слова, не оформясь, тесня друг друга, роились у него в голове, но, достигнув языка, вылились лишь в неуклюжую, восторженную похвальбу:
— Я дал Сигизмунду взаймы тысячу двести талеров-форинтов, а в залог получил город Папи в комитате Арад. Витез тебе не говорил?
— Нет, — тихо ответила Эржи. — О том и речи не заходило.
Хуняди почувствовал, что не нужно было говорить этого, следовало сказать об ином, и глаза его даже слегка увлажнились от стыда. Но и на сей раз он не смог повести разговор иначе и только пробормотал: