У Мартона совсем пропало желание копать яму, и он очень неохотно взялся вновь за дело. Но сегодня ему определенно не везло: едва он несколько раз ударил заступом, как на улице послышались крики. Можно было подумать, что бык сорвался с пастбища и теперь его преследуют жители деревни. Выглянув из-за дома, Мартон увидел, как с верхнего конца деревни бежали во весь дух староста Мате и посыльный, а за ними гнался портной Ференц, размахивая своей дворянской саблей, и орал, будто бешеный. Но преследователь был не один — за ним спешили и мужики, целый отряд с дубинками и цепами.
— Бей предателей!
— Мы тебе покажем попа Якоба!
— По башке его!
Люди, крича и улюлюкая, быстро приближались, готовые вот-вот исполнить то, что сулили. Но староста, словно в его толстое брюхо внезапно вселился крылатый копь, так наддал, что даже портной Ференц, как ни тянул вперед длинные руки, полосовал своей саблей только воздух… Выставив живот, откинув назад голову, Мате не бежал, а летел, даже жезл свой отбросил прочь, чтобы легче было улепетывать. Мартон не мог удержаться от смеха, такие гнусные рожи тот корчил.
Он приготовился было крикнуть ему: «Куда так спешите, староста Мате?» — но веселая фраза застряла на языке, когда взгляд его упал на лицо портного Ференца. Оно пылало таким диким гневом, что у Мартона закружилась голова; а портной еще и орал на бегу, и голос его был страшнее рева быка.
— В ад его, приспешника сатаны! — вопил Ференц, не унимаясь, взбудоражив уже все село.
У Мартона разом пропало все недоверие, которое он испытывал прежде к портному, он бросился к начатой яме, схватил заступ и секунду спустя уже кричал и рвался вперед вместе со всеми. А староста бежал во всю прыть, из последних сил, так что даже пучок на голове у него распустился. Шапка давно была кем-то сбита.
Утром Якоб из Маркин сказал священнику Балажу:
— Я знаю, что в Праге вы были вместе со священником Балинтом.
— Да.
— Вероятно, ты желаешь с ним встретиться. Поди к нему, брат Балаж.
И Балаж пошел, даже не стал раздумывать, какую цель преследует священник Якоб, давая это разрешение.
Когда он вошел в дверь тюрьмы, Балинт стоял к нему спиной и смотрел в узкое зарешеченное окно. Он повернулся, лишь когда Балаж окликнул его:
— Балинт!
Они тепло обнялись и облобызались. Некоторое время оба не могли вымолвить ни слова и только взглядом ласкали друг друга. Балинт вовсе не казался измученным: он был спокоен, почти весел. Даже как будто моложе стал, чем два года назад, когда они в последний раз виделись. Он раньше Балажа справился с волнением, вызванным встречей.