В этом году мы с Липой ближе сошлись с некоторыми из девочек: с Юлей Додоновой, Хеллей Ленц, Теей Леви, Лизой Шевыревой и к поступившей к нам в этом году Ириной Старынкевич. У некоторых из них мы побывали в гостях. Кроме того, нас пригласила к себе однажды Вера Хвольсон. Мы с ней не были близки, она держалась особняком и к большей половине класса относилась враждебно — может быть, в младших классах ее дразнили или обижали, не знаю. У нас с ней никаких столкновений не бывало, и к нам она, по-моему, относилась лучше, чем к другим. Кроме того, мне кажется, что отец ее, Орест Даниилович[191], уважал наших отцов и хотел, чтобы дочь его подружилась с нами. Однажды Вера позвала нас к себе в гости, жили они в здании Физического института; кроме нас была еще одна или две девочки. Посидев в Вериной комнате, мы пошли в столовую пить чай вместе с ее родителями. Сестра Веры, Надежда, была замужем за старшим сыном ректора Университета, профессора физики Ивана Ивановича Боргмана[192], и не жила с родителями, отдельно жила и другая ее сестра. Орест Даниилович во время чая был очень любезен с гостями, расспрашивал нас и сам рассказывал. Он уже был в это время болен, у него была, как тогда говорили, сухотка спинного мозга, он ходил с палкой и сидел на мягкой подушке, вставать ему было трудно, но ходил он достаточно бодро. Жена его не принимала участия в разговоре, только потчевала гостей. Сказав что-нибудь, она взглядывала на мужа с опаской. Видно было, что Орест Данилович демонически властвует в семье, у Веры тоже был какой-то забитый вид: маленькие узкие глазки ее были всегда опущены, ходила она опустив голову и как-то сжавшись. Впоследствии она стала ненормальной, избегала людей, никуда не ходила, только выходила гулять и как маятник ходила взад и вперед по университетскому двору, ни с кем не здороваясь.
В гостях у Теи Леви было совсем по-другому: они жили в роскошной квартире, принимала нас Тея в гостиной. У Теи было три сестры: Ева, окончившая в прошлом году нашу гимназию; Алиса, с красивым, правильным лицом, учившаяся в седьмом классе; и маленькая Сибилла, беленькая, кудрявая девочка. Сестры к нам не выходили, мать Теи в это время была в Берлине, где она издавала сборник своих стихов на немецком языке. Отца Теи, богатого банкира, мы тоже не видали. Тея была простая и очень милая девочка, мы весело болтали и играли в какие-то игры. Но вдруг кто-то вспомнил, что на следующий день опять должна была быть письменная работа по алгебре. Тут некоторые из девочек начали ворчать и возмущаться, что Дмитрий Дмитриевич замучил нас этими работами, к кому-то из них пришла в голову мысль написать Дмитрию Дмитриевичу письмо. Всем эта идея очень понравилась, живо принесли бумагу, и письмо было написано. В нем говорилось, что в последнее время матери часто спрашивают своих дочек, отчего они так невеселые, так похудели. А те отвечают: «Алгебра, письменная работа». Письмо было написано, запечатано, и Тея должна была завтра перед уроком осторожно положить его на учительский стол. Кроме нас с Липой, в гостях были Юля с Хеллой, Лиза Шевырева, Катя Щукарева и еще кто-то. Всем идея письма очень понравилась, и все очень веселились. Вскоре за нами с Липой приехал Петр (по вечерам нас не пускали одних ходить по улицам), и мы уехали. Да, писать было весело, но на следующий день на уроке было очень неуютно. Дмитрий Дмитриевич вошел как всегда быстрой походкой, громко поздоровался с нами, сел за стол и увидал письмо. Взял его, распечатал и стал читать. В классе стояла гробовая тишина, у меня сердце ушло в пятки. Прочитав, он посмотрел на класс — мне казалось, что у меня на лице написано, что я являюсь участницей, — и сказал, что он не будет спрашивать, кто написал письмо, но что это неумно, так как письменные работы необходимы и делаются для нашей же пользы и вряд ли могут явиться причиной похудания. После этого он раздал темы новой письменной работы. Письмо не подействовало.