Тут манера Визгуна внезапно изменилась. Он умолк на мгновение, и его глазки стрельнули туда-сюда с подозрением.
– Мне стало известно, – сказал он, – что при вывозе Бойца появился глупый и порочный слух. Кое-кто из животных заметил, что на фургоне, который за ним приехал, было написано «забойщик», и сделал поспешный вывод, что Бойца отдали живодерам. Просто не верится, до какой глупости можно дойти. Уж наверное, – выкрикнул он с возмущением, крутя хвостиком и мечась из стороны в сторону, – уж наверное вам известно, что возлюбленный наш Вождь, товарищ Наполеон, достоин лучшего мнения? А объяснение тут самое простое. Раньше фургон принадлежал живодеру, а когда его купил ветеринар, он не успел закрасить старое название. Вот откуда возникла эта ошибка.
Животные услышали Визгуна и испытали несказанное облегчение. А когда он вернулся к описанию Бойца на смертном ложе, не скупясь на красочные детали (как о нем заботились и какими дорогими лекарствами лечили – все это не колеблясь оплатил Наполеон), их последние сомнения рассеялись, и скорбь о смерти товарища смягчилась мыслью, что он умер счастливым.
На следующей воскресной сходке появился сам Наполеон и произнес короткое надгробное слово Бойцу. Он сказал, что им не удалось получить останки их дорогого товарища, чтобы предать их земле на ферме, но он велел сплести большой венок из лавра, растущего в хозяйском саду, и отослать его на могилу Бойца. А через несколько дней свиньи намерены устроить поминки по Бойцу. В заключение своей речи Наполеон напомнил животным две любимые фразы Бойца: «Буду больше работать» и «Товарищ Наполеон всегда прав» – такие максимы, сказал он, следует взять за правило каждому животному.
В день поминок к хозяйскому дому подъехал бакалейный фургон из Уиллингдона и привез свиньям большой деревянный ящик. Тем вечером из дома слышалось разудалое пение, за которым, похоже, последовала жестокая перебранка и под конец около одиннадцати – грохот бьющегося стекла. На следующий день дом хранил тишину до полудня. Прошел слух, что свиньи откуда-то достали денег и купили еще ящик виски.
Прошли годы. Сезоны сменяли друг друга, обрывая недолгие жизни животных. Наступило время, когда не осталось уже никого, кто помнил бы прежние дни до Восстания, кроме Кашки, Бенджамина, ворона Моисея и еще нескольких свиней.
Мюриел умерла. Ромашка, Джесси и Ухват тоже скончались. Джонс, и тот дал дуба – в приюте для алкоголиков, вдали от здешних мест. Снежка никто больше не помнил. Бойца тоже забыли, кроме тех немногих, кто знал его лично. Престарелая Кашка располнела, суставы у нее не гнулись, а глаза то и дело слезились. Она уже два года как должна была выйти на пенсию, но продолжала работать, как и все. Разговоры о том, чтобы отгородить угол пастбища для пожилых животных, давно прекратились. Наполеон заматерел и весил десять с лишним пудов. Визгун до того разжирел, что с трудом открывал глаза. Только старый Бенджамин почти не изменился, разве что морда чуть поседела, а после смерти Бойца он стал еще более замкнутым и молчаливым.