(и добро), он на берег моря, зажмурясь, лег.
На востоке так тихо — слыхать, как идет весло
у далекой рыбацкой лодки; молчал восток.
Он сказал кому-то — ну что же ты, добрый бог,
он привстал, и пошел, и навеки покинул восток.
Он, конечно, пошел на запад. И долго шел —
он протер сандалии, дальше шел босиком.
Запад вычерчен словно отточенным карандашом,
колокольный звон, и в горле усталый ком.
Там, на западе, можно смешаться с большой толпой
и молиться, не выходя из этой толпы,
и он брел по дорогам, один, как будто слепой,
натыкаясь на придорожные на столбы.
Он спросил у запада, как же ему любить,
если он не знает, есть ли в мире любовь,
но летела в глаза ему пыль от чужих копыт,
и шумел у пристани странствия злой прибой.
Он пошел на север. И шел уже до конца.
Он упал на колени в пыль и молил — пусти,
и не видел, как катятся слезы с его лица,
и сминал травинки высохшие в горсти.
Там, на севере, тонкие травы и небеса,
и осенний снег летел, заметая путь.
Полукружие желтого солнечного колеса
иногда пробивалось, чтоб на него взглянуть.
Он глядел в прожилки на желтом сухом листе,
отпусти, говорил, я волком от всех побегу.
И тогда пожалел его север, не знавший стен,
и сказал — учись же волчьему языку.
И он брел по дороге в большую снежную степь,
и была чернота в следах его на снегу.
БАЛЛАДА О ПУСТЫНЕ
Горизонт был изорван, багров и рыж,
и песок забивался им в рукава,
и стояла над ними такая тишь,
что себя ощутишь едва.
И песок забивался в глаза и рот,
не запеть и не отдохнуть,
и тогда он сказал ей: иди вперед,
у тебя настоящий путь.
Миллионом дорог горизонт изрыт
был над ними, пустыня жгла
им подошвы. Он слышал — песок скрипит
и пластинка солнца бела.
И пустыне какую тысячу лет
дела нет до чужих костров,
но она говорила, что есть рассвет,
он рассыпчат и он бордов.
А песок забивался им в рукава,
и на веках песчинки жглись,
но она говорила, что есть трава
и трава прорастает ввысь.
А они все шли. И они все шли.
Он не верил — наверняка.
И они дошли до края Земли
и присели у ручейка.
АВГУСТ
Здравствуй, мой август, будь таким же дождливым, пахнущим астрами
и ментоловой тишиной. Падают тучи, как переспевшие сливы, я иду по
асфальту, вбирая кожею ливень, ветер по кленам, и все уже решено —
даже куда улетать этим мокрым птицам и уезжать нахохлившимся такси.
Ежатся цветочные продавщицы. Здравствуй, мой август, мы сумели не
раствориться, то есть, дожить, добрести в эту желтосинь.
Ежатся цветочницы, пахнут ранние астры. Здравствуй, мой осененок,
иди сюда. Здравствуй, мой осененный и безучастный, слушай, ну подари
хоть кусочек счастья — свой деньрожденный, свой безвозмездный дар.