Он, как обычно, нестрижен и плохо одет,
Она — по-прежнему курит с ментолом
И волосы теребит.
Короткие, аритмичные строки,
Каждый эпитет избит.
Слушай, говорит она, а вот для спасения мира ты мог бы меня
убить?
Он отвечает — кишка тонка.
Она, прислонившись, дышит
На мутнеющее стекло.
Господи, сколько на их дорогах
Листьев-то намело.
В этом самая обреченная правда,
Временность неизбежная.
Самая короткая любовь —
Самая нежная.
А вот еще слушай, говорит она, а вот если бы до конца света неделя
осталась, ты бы что делал?
А он отвечает — мне и так хорошо.
Водка безнадежно кончается
К половине шестого.
Они остаются без тела и кожи —
Голое слово,
Голая розоватая мякоть
Выбравшейся души.
И они так мирно засыпают в обнимку,
Как малыши.
И, засыпая, она думает — нет, здесь нам ничего не светит, но на
том свете мы обязательно попадем в один пулеметный расчет.
Ну и на фига на том свете пулеметчики, думает он.
А она гладит его пальцы — ничего, сгодимся.
НИЧТО НЕ СЛИШКОМ
Мы с тобой улыбаемся, как живые,
солнце нас бьет радиацией лучевой,
говорим, что выберемся, не впервые,
прошиваем улыбочками навылет,
только это не значит,
не значит еще ничего.
Господи, если б знал, как ночами жутко
слушать за окном трамваи и голоса.
Господи, внезапно оказалось, что в сутках
целых
двадцать
четыре
часа.
Ничего не слишком, Господи, ничего не слишком,
только я от него опасно недалека.
Сделай так, чтоб я, наконец, перестала слышать,
как болит у него ушибленная рука.
Мы умрем в один день, мир за гробом — он тоже тесен.
Все отлично будет, правда, я узнавала.
Господи, у меня осталось несколько песен.
Каждая подойдет для финала.
ПРОВОЖАНИЕ
Предрассветный фонарь облака мешает,
дом дрожит какой-то дрожью внутренней
сквозь тишину,
и она его провожает,
Господи, провожает,
и она его провожает на третью войну.
Получается бесслезно и даже без напряжения,
положи; все равно не понадобится; ну так выложи.
Это время идет на опережение,
обгоняет каждое их движение;
ну и что, что медленно и споткнулась — ведь не завыла же.
А она в халате и тапочках, он в камуфле,
а они не знают, сколько осталось лет,
а еще она ничего не знает о благе и зле.
У нее еще чайник горячий вот на столе.
Никогда не получалось нормально прощаться,
вот и сейчас не получится.
И по тонкому свету бредет их короткое счастье,
по лучику,
и неясно, что время из этого мира вымесит,
дальше — злее.
А она не успела зачать и выносить.
И не успеет.
Каждому свое, тут чужую ношу-то где ж нести.
И они прощаются без надрыва,
почти без нежности,
как прощаются привычные к переездам, путям, тревоге,