он целует ее обещает вернуться — ну, как с работы,
только в самом конце, вдевая в ботинки босые ноги:
пожалуйста, можно тебя проводить?
ну, хотя бы до поворота.
С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ
А когда ты его встречаешь — октябрь, вечер,
он смеется: «не о чем было и волноваться», —
ты хватаешь его за плечи,
ты особенно остро видишь, как он не вечен,
и вцепляешься в куртку, чтоб жженый северный ветер
не унес его,
чтобы больше не расставаться.
Ветер пахнет дымом и яблоками гнилыми,
прошивают мир дороги, стежки и стёжки,
а ему опять идти из огня в полымя,
ты сжимаешь куртку крепкими пальцами злыми,
притяженье такое, что сами летят застежки.
Поезда гремят, давно окончилось лето,
как намокший лист, под рукой холодеет кожа.
И кого когда останавливало вот это:
«ну пожалуйста,
не сейчас,
попозже».
Но пока ты сжимаешь куртку, и все на свете
не имеет значения, даже Земля не вращается,
только северный ветер,
северный ветер
не прекращается...
А бороться с судьбой — как со шпагой под автоматы,
как под танки с ножом.
Если это война, то мы с тобой из штрафбата,
мы сжигаем землю, по которой идем.
Если это война, то мы — заведомо обреченные,
к нам с тобой лучше даже не приближаться,
здесь огонь самый сильный и небо самое черное,
уходите, братцы.
Как это — прощаться, перекрикивая стрельбу,
на ходу перезаряжаясь,
если взгляд — как крестик прицела на лбу,
если жизнь — чужая?
Отходить не дано: либо сдохнуть тут, либо выстоять,
загоняя поглубже в душу раскаленный страх.
Объясните, как удержать единственного,
если он — как горящий металл у тебя в руках?
...и держать, держать, улыбаясь слепо
под прицельным огнем,
пока руки не раскрошатся в пепел,
пока нечем будет дышать о нем.
Но держи, и иди вперед, ну и что — не хочется,
ты иди, там, за дымом и тучами будет солнце.
Если это война, то она когда-нибудь кончится.
— Продержись, хороший мой.
Мы вернемся.
Табачный дым, алкоголический сюр,
не ототрешься от запаха винного.
Мы можем смеяться над своими мальчиками, Ксю,
но мы все равно их любим,
всех,
до единого.
Даже тех, которые на пару месяцев
или ночей.
Даже тех, от которых совсем,
совсем не хотим детей.
Можно загадывать: этот до Нового Года,
этот чуть дальше,
сочинять стихи в кабацком дыму,
добрый боженька предупреждал нас,
предупреждал же —
не доверяй никому.
А ведь мы их любим, господи, как мы их любим,
когда отдаемся ночами всем этим людям,
как мы их любим.
...когда отдаемся — всем телом, всем существом,
мы однолюбки,
мы любим в них одного.
Или — совсем далекого, еще не встреченного,
или — давно прошедшего,
того, что вспоминается каждым дождливым вечером,
того, что жалит под сердце июльским шершнем.