только, Господи, не говори мне, пожалуйста, ничего,
и что я — лишь печальная сказка,
я — красивая, грустная сказка,
сочиненная ей для него...
Да, этот мальчик моложе меня на год
он целуется мягко и улыбается нагло
черт его знает, где его южный город
вот потому-то мне глубоко до лампы
все его бывше-будущие девицы.
Он сжимает мое пространство кольцом на горле,
до полувдоха рассвета мягкие лапы
трогают форточку — видно, пора расходиться
Дрыхнут — кто на полу, а кто на кровати
холодно, мальчик закутал меня в одеяло
он говорит — зверек, ты ж рассыплешься, хватит,
что ж тебе вечно всего-то на свете мало?
он говорит — за два года сдохнешь, похоже,
многие пожалеют, и я вот тоже.
там за окном, начинается утренний ветер
выше взметает мусор, уносит к черту
желтыми листьями весь небосвод исчеркан
господи что мне такому ему ответить
горе-актриса пьющая после спектакля
вечная необходимость не быть одной
там за окном падает первая капля
первая капля над спящей еще страной.
в комнате оседающий запах дыма
в форточке ветер, и все это только начало
завтра наутро мне позвонит любимый
спросит: ну как отыграла?
Господи, я бреду, куда ты ведешь, я слепа и счастлива, все без меня решится. Вот наползает с облака серый дождь, черкают по небу долго осенние птицы. Вот золотистый каштанчик запрыгал вдаль, мимо прошла старушка, ребенок, собака. У меня есть светлое знание навсегда, и не стоит больше не спать по ночам и плакать. Господи, я ведь делаю, что должна,
пусть же случается так, как должно случиться — шумно смеется, спорит, живет страна — глупый ребенок под локтем твоим.
И птицы, ветер, летящий в небо, и свет листвы — все растворяется в вечной, как жизнь, дороге. Больше ни смерти, ни горечи — только высь, не принадлежащая местности и эпохе.
Все-то мы верили правде, но, знать, не той. Мы родились, когда не ходили в церкви, наша страна была усталой, седой, сигарета за сигаретою в пальцах цепких, нервные попытки омолодить лицо не скрывали морщин без числа, без меры. Это тоже было прекрасно — в конце концов, отобрав религию, нам оставляли веру. Должен быть кто-то, как вечен, как
все ветра — Бог ли, генсек, а впрочем, не так уж важно.
Господи, я иду.
Ты меня направь,
как направляет ребенок корабль бумажный.
Всей-то и цели в жизни — вот так брести, в прояснившееся небо голову запрокинув, горстку каштанов бездумно зажать в горсти — видишь, каким становится небо синим.
...Господи, дай мне ветер, страну и сына...
...Ну а что о ней скажешь — живет себе и живет, не сказать, чтобы добрая и не сказать, чтоб злая. Многовато курит в последнее время, вот; отправляет письма в Винницу и Николаев. И не то чтобы ждет ответа, но если он вдруг приходит — то она очень, конечно, рада.