Он не помнил, когда закончился допрос. Сначала была темнота, а затем камера или комната, которая постепенно приобретала очертания. Он лежал на спине и не мог двигаться. Его тело было привязано сразу в нескольких местах. Даже затылок как-то зафиксировали. О’Брайен хмуро и отчасти печально смотрел на него сверху. Его лицо снизу казалось грубым и помятым: под глазами висели мешки, а от носа к подбородку разбегались морщины. Он был старше, чем полагал Уинстон: наверное, сорок восемь или пятьдесят лет. Рука его находилась на циферблате, размеченном цифрами и с рычагом наверху.
– Я говорил вам, – произнес О’Брайен, что если мы снова встретимся, то только здесь.
– Да, – сказал Уинстон.
И без всякого предупреждения, за исключением легкого движения руки О’Брайена, волна боли затопила тело Уинстона. Боль очень пугала, потому что он не видел, что происходит, и чувствовал, что над ним нависла угроза смертельной травмы. Он не понимал, происходит ли что-то на самом деле, или это воздействие электричества; но его тело скручивалось, а суставы медленно разрывались. От боли на лбу выступил пот, но больше всего он боялся, что вот-вот сломается позвоночник. Он стиснул зубы и дышал через нос, старясь молчать, пока это возможно.
– Вы боитесь, – сказал О’Брайен, вглядываясь в его лицо, – что в следующую секунду у вас что-нибудь разорвется. Особенно вы боитесь, что треснет позвоночник. Вы ясно представляете, как позвоночные диски разъединяются, и из них капает спинномозговая жидкость. Вот о чем вы думаете, правда, Уинстон?
Уинстон не ответил. О’Брайен потянул рычаг назад, на круглую шкалу. Волна боли отступила почти так же быстро, как и нахлынула.
– Это сорок, – заметил О’Брайен. – Видите, здесь шкала до ста. Пожалуйста, во время всего нашего разговора помните, что в моей власти причинить вам боль в любой момент, причем, в такой степени, в какой я посчитаю нужным. Если вы начнете мне лгать, или попытаетесь хоть как-то вилять, или просто будете соображать хуже обычного, то вам придется постоянно кричать от боли. Вы понимаете это?
– Да, – ответил Уинстон.
Манеры О’Брайена стали менее жесткими. Он задумчиво поправил очки и сделал пару шагов взад и вперед. Когда он говорил, в его голосе слышались мягкость и терпение. Будто он был доктором, учителем, даже священником, который больше старается объяснить и убедить, чем не наказать.
– Я занимаюсь с вами, Уинстон, – произнес он, – потому что вы того стоите. Вы отлично знаете, в чем ваша проблема. Вам это известно уже много лет, хотя вы сопротивляетесь знанию. Вы психически больны. У вас расстройство памяти. Вы не можете вспомнить реальные события и убеждаете себя, что якобы помните то, чего никогда не было. К счастью, это лечится. Самостоятельно вы себя не излечили, потому что не хотели. Нужно было лишь маленькое усилие воли, а вы оказались не готовы его сделать. Даже сейчас, как я отлично понимаю, вы продолжаете цепляться за свою болезнь, полагая, что это и есть добродетель. Ну, вот давайте возьмем такой пример. В настоящий момент с каким государством воюет Океания?