– Да, я уже слышал от Сайма, как говорится, из первых уст. Перефразируя Джеймса Макэвоя в роли Чарльза Ксавье из «Людей Икс: Первый класс»: «Трахать шалав не принесет тебе покоя, мой друг».
Юэн встречает взгляд шурина холодно и непоколебимо:
– Перефразируя ответ Майкла Фассбендера в роли Магнето: «Не трахать шалав никогда не было альтернативой».
Больной громко ржет и отшатывается на стуле назад.
– Ё-мое, да я создал чудовище Франкенштейна, – говорит он, а затем снова подается вперед, ставит локти на стол, опускает голову на кулаки и придает голосу вескости: – Никогда в жизни не думал, что произнесу эти слова, но, ей-богу, подумай о жене и ребенке.
– А я что делаю? Потому-то и не смог остаться в Таиланде. Мне нужно с ними увидеться…
– Но?
– Но я примиряюсь с тем, кто я есть на самом деле, и считаю, что без меня им гораздо лучше. Я испытывал эти желания уже много лет. Разница в том, что сейчас я ими руководствуюсь.
– Это большая разница. Принципиальная. Ну и брось всю эту протестантскую херотень.
– Мне кажется, я больше не смогу не встречаться с другими женщинами. – Юэн печально качает головой. – Я сорвался с цепи.
Уильямсон снова окидывает взглядом заведение. Диджей, который в прежние времена ставил кучу клевого музона, сидит вдрабадан ужратый в баре, такой себе полубомж, и втирает скучающему бармену помоложе за пафос «Пьюр», «Сатива», «Ситрус-клаб» и «Колтон-студиос»[41].
– Делай, как мы, католики.
– Что именно?
– Ври. Будь лицемером, нах. – Уильямсон пожимает плечами. – Я никогда в жизни не пялил столько баб, как в то время, пока был женат на матери Бена. Отдрючил тещу, малую сестру, оприходовал блядскую подружку невесты в ночь перед свадьбой – полный фарш, еб твою мать! Да я б и старикана чпокнул, кабы у него манда водилась. Будь моя воля, накачал бы этого пиздюка наркотой, сделал ему операцию по смене пола, пришил бы шахну, а потом заделал своим петухом и жестоко над ним измывался, – заявляет он, от этой мысли заметно оживляясь.
Юэн вдруг замечает, что тоже цинично смеется – явный показатель того, как низко он пал, – после чего с печальным смирением отмечает:
– Моя жизнь – полный дурдом…
– Слушай, братан, тебе нужно вернуться и постараться загладить вину.
– Это невозможно. Ты же смотрел видео. Помнишь за ее реакцию. Она же до белого каления дошла. Полностью разбитая и разочарованная, – ноет Юэн, не желая понижать голос, хотя за соседний столик сели две пары. Из разорванных кожаных сидений между ними торчит поролон.
– Она была в шоке, придурок, – заявляет Саймон. – Люди приспосабливаются. Я не говорю, что ты ее мужской идеал и она на сто процентов оправится, но ей нужно тебя увидеть. Прошло несколько месяцев. У нее было время обмозговать.