Карлотта поджимает губы, в глазах – куболитры слез. Потом она поворачивается и чешет к нему, и, пока Дэвид Грей под экстатические приветствия поднимает кубок, а затем передает его Хендо, она берет своего затравленного муженька за руку. Тот разглядывает ее, тоже щеголяя внушительными фонтанами, а я знаком подзываю фон-барона и его дибильного шестеру к себе. Росс в ужасе смотрит на рыдающих родаков.
– Странная штука жизнь, корешок, – говорю, трепля его за волосы.
Рановато этому пиздючонку шалав пялить! Он же еле дорос до того, чтобы по деревьям перестать лазить! Может, Рентон и прав и я совершил ошибку, когда ввел его в мир манды, перенеся на явного желторотика собственные подростковые пороки. Я-то слеплен был иначе: в его возрасте мошонка у меня была распутная и мохнатая, как две хорьковые головы.
Это воскресное чествование – лучше не придумаешь! Толпа – милейшая мешанина из семейств и множества недобитков, которые гудели всю ночь и для которых, наверное, единственным передыхом от алкашки за последние тридцать шесть часов были эти прекрасные девяносто четыре минуты футбола!
Кругом тьма-тьмущая старых лиц. Ко мне подходит Велотренажерша (каждый пиздюк ее накачивал, но она не ехала). На ее лице так и застыла нерешительная развинченность времен Литской академии. С 22-го табла[62] свисает сигарета, а через плечо перекинута сумка с обтрепанным ремешком, и это, в сочетании с ее блуждающим взглядом, наводит на мысль, что к концу дня они могут друг от друга отвыкнуть. Хоть и трудно вообразить, что этот день когда-нибудь кончится.
– Прикольно видеть тибя обратно в Лите, Саймин, – говорит она.
Хоть убей не помню, как Велотренажершу зовут, но припоминаю, что был единственным на этом товарняке с гнусными проходимцами, кто относился к ней с у-ва-же-ни-ем.
– Привет, красотка, – говорю заместо кликухи и чмокаю ее в щеку.
– Шиза тут, да ж? – задвигает она высоким визгливым голосом.
Клянусь, аромат протухшей молофьи изо всех хворых хуев, что она пересосала, врывается в меня космической силой, обустраиваясь в каком-то ветхом комоде моей души. Но хоть у меня абсолютно ноль желания ей вдуть, я очень рад ее видеть – выигрыш этого Кубка обостряет любые переживания – и пишу эсэмэску Рентону:
«Как Ибица? Велотренажерша на блядках на Уок! Привет из прошлого! Хотя и не из твоего, брателло!!»
Смотрю на ее компашку: числится ли кто из них в пиздокартотеке? Но она излучает до боли знакомую нездоровую нужду, как жертвы чернобыльской аварии радиацию, так что приходится съябывать. Когда ее отвлекает банальное вторжение еще одного тусовщика, я пользуюсь возможностью, чтобы пропустить маркер и обратиться к девице со смазливым овальным личиком, которая, походу, держится особняком. Хотя она явно с пузом, но в дымину бухая, и на ней несуразно облегающее сексуальное мини-платье. Чтобы показаться в таком виде, надо быть чокнутой рейвершей.