– Платье у тебя идеальное. Почти нифига не скрывает и все же привлекает массу внимания. Козырная комбинация.
– Сегодня особенный день, – говорит она, ловит мой взгляд и широко улыбается во весь рот.
У меня аж в мудях щемит.
– Ты ездила?
– Не-а, так билет и не купила.
– Пичалька. Великий выходной.
– Я думаю. – Она опять улыбается, обезоруживая охрану моего либидо ослепительными белыми зубами и цепкими темными глазищами. – По телику смотрела.
– Знаешь, именно это я б щас с удовольствием и сделал – просто почилил с парой банок пива и пересмотрел по ящику. Толпы уже в печенках сидят, – заявляю, окидывая взглядом бедлам и избегая голодных глаз Велотренажерши.
Она косится на свой арбуз:
– Угу. Я б тоже.
– Я бы тебя к себе пригласил, но я в Лондоне живу. Приехал на игру и с родней повидаться.
– Пошли ко мне, если хошь, я как раз на Хэлмайерс-стрит. – Она тычет в сторону Уок. – У миня пивас есть, ну и вся игра на ютьюбе выложена. Могу на телик вывести.
Киваю на ее арбуз:
– А кавалер твой кипишевать не будет?
– Кто сказал, что у миня есть кавалер?
– Ну сам же он бы туда не залез, – лыблюсь.
– Мог бы с таким же успехом, – говорит она, пожимая плечами. – Случайно на Магалуфе залетела.
В общем, линяем с тусовки Велотренажерши и проскальзываем сквозь толчею обратно к ней на хату. Поначалу она не дает, хотя, если бы Джимми Дайсон скопировал ее сосущую силу в своем следующем изобретении, пиздюк сколотил бы, нахуй, второе состояние. Смотрим первый гол Стоукси, потом перематываем до последних десяти минут эйфории. Глажу ее по животу, но останавливаюсь, вспомнив свои слова, когда мой старик точно так же восхищался арбузом Аманды, моей бывшей, пока она носила Бена. Я сказал пиздюку, чёбы хоть имел совесть дождаться, пока лялька родится, а потом уж начинал ее, нахуй, чпокать.
Тем не менее мы сосемся в честь праздника, она наконец размякает, и мы рулим в спальню. Она раскорячивается спереди на кровати, и я дрючу ее с тыла. Не пялил таких неслабо беременных чикуль после своей бывшей половины и должен признаться, что кайфую от новизны. В самих формах есть что-то гротескно красивое. Потом мы вырубаемся, и я рад перекемарить, но резко очухиваюсь, как бывает, когда из тебя залпом выходит целая выпитая батарея бухла и ты вдруг ни в одному глазу. Она лежит на боку, а я продираю глаза и оставляю записку, слегка парясь, что так и не узнал ее имя. В смысле, она говорила, но я же был весь на эмоциях.
Железно стóит еще раз запердолить, после того как отстреляется. Ну и потенциальная сотрудница эдинбургских «Коллег», если ляльку на свою мать скинет.