Марк Рентон пришел раньше с Карлом Юартом и Конрадом Аппельдорном, который сейчас бегает за официантами и их серебряными подносами. Хотя Рентон кивает парочке знакомых лиц, он безопаснее себя чувствует в самопальной диджейской, установленной для послевыставочной вечеринки. Он спустил все деньги на «Литские головы», демонстрируемые в глубине галереи, и теперь Франко должен окончательно его растоптать за дополнительные пятнадцать штук, которых нет. Бесполезные бронзовые головы таращатся на Рентона со своих пьедесталов. Каждая из них, даже его собственная, словно выкрикивает: «Лох».
– У меня в натуре такой ехидный вид, как у этой бошки?
– Копия, кореш, – говорит Карл Юарт, наблюдая за слоняющимися толпами. – На этих арт-тусах мандятина штабелями ходит, Рентс, – говорит он, срывая эту фразу с языка своего директора.
Оба проводят столько времени в клубах, так долго находятся в окружении молодых, сексуальных и красивых женщин, что их более грубые сверстники никогда не поверят хоть в какую-то социальную справедливость. Однако Рентон замечает в среде эдинбургской арт-буржуазии безмятежно-надменную уравновешенность и самоуверенность, какой ожидаешь в мегаполисах покрупнее – в Нью-Йорке, к примеру, или в Лондоне.
– Когда вечером вторника видишь столько пафосных, добротных чикуль, это означает, что независимость не за горами.
– Это тибе не «Улей» и не «Все по центу», базара нет, – соглашается Карл. – Миня удивляет, чё Больной тут еще связи не заводит… – начинает он и тут же умолкает, заметив Саймона Дэвида Уильямсона, вульгарно стоящего по центру отряда красоток в понтовитых шмотках. – Беру свои слова обратно. Ты глянь…
У Рентона нет сил смотреть на Больного, который даже не пытался пообщаться с ним после того успешного, но катастрофического аукциона. «Столько бабок. Столько поездок. Номера в гостиницах. Клубы. Звон в ушах. Все за-ради ебаного Фрэнка Бегби! И все из-за ебаного пиздюка Уильямсона».
Карл высматривает Джуса Терри, который убалтывает девушку из обслуживающего персонала.
– У Терри нету социальных амбиций, тока сексуальные, – размышляет Карл. – Он заходит в зал и просто видит манду, точка. Цепляется к одной и, если посылает иво нахуй, переходит к следущей…
– …А Больной, – вставляет Рентон, запальчиво развивая тему, – считает менжу, по сути, средством, ведущим к добыче покрупнее – контролю над мозгами и в конечном итоге кошельком. Манда – мозги – кошелек: такой всегда была его траектория. Для Терри затащить в койку – это конечная остановка, а для ушлого Сая – тока первый этап. Пиздюк он. – Рентон снова циклится на старом дружке.