Рентон думает о рукописи Спада. О том, что Спад прожил жизнь не совсем зря. Рентон отправил рукопись, с незначительными изменениями, одному издателю в Лондон. Ему кажется, будто он затылком чувствует хищный взгляд Больного. Однако его старый друг и антагонист уставился в пол. Больной пытается подавить пронзительный, подрывной довод о том, что смысл жизни обретается лишь в отношениях с другими и что нас жестоко обманывают, внушая, будто все дело в нас самих. Усиливается боль за глазными яблоками, и во внутренностях сгущается тошнотворная кислота. Так не должно быть: Спад мертв, Бегби нет, они с Рентоном порознь. Больной старается убедить себя, что пытался спасти Спада, но его друга подставили двое остальных: его зять Юэн Маккоркиндейл и хозяин борделя Виктор Сайм.
– Эти бляди убили Спада, – шепчет он Марианне, подняв голову. – Эти двое, которых тут нету.
– Бегби?
– Нет, не Бегби. – Больной окидывает взглядом присутствующих. – Юэн. Он обосрался как врач, даж не смог помешать, чёбы Спада не инфицировали. И я позволил этому пиздюку воссоединиться с моей сестрой!
Звучит «Солнце над Литом», все встают и по очереди подходят к гробу, отдавая последний долг. Это странно и пугающе, но Спад даже не похож на покойника. Нет той безжизненности, бездушности, бесцветности, что обычно бывает у мертвецов. Как будто вот-вот вскочит и попросит ешку, думает Больной. Он крестится, в последний раз глядя в лицо другу, выходит из церкви и закуривает сигарету.
Больной подслушивает разговор Марка и Дейви Рентона с подружкой Рентона, которую с раздражением признает на редкость симпатичной. Он удивляется, что она англичанка, а не американка. Слыша, как его старый соперник бубнит что-то про свой рейс в Л.-А., Больной морщится и отводит Марианну подальше. Рентон отобьет бабки, с горечью рассуждает он, говно не тонет. Сайм, конечно, не явился, но Больной расстроен отсутствием Майки Форрестера.
Марианна спрашивает, пойдут ли они на поминки в гостиницу в Лит-линкс, куда направляются все присутствующие.
– Нет, избавлю себя от причитаний терпил-плебеев. Неистовая злость и скорбь вперемешку с жалостью к себе – вот идеал фальшивых мероприятий, а наебениваться с лузерами – ноль прикола. Ты движешься по жизни дальше или вообще стоишь на месте, – изгаляется он, пока они идут в «Кёркгит». – Даже в церкви было почти невмоготу, невзирая на величественную священную обстановку. Впрочем, семья Мёрфи всегда увлекалась не теми чертами католичества. Для меня имеет смысл только исповедь, когда высыпаешь переполненное мусорное ведро с грехами, чтобы освободить место для новых, входящих.