– Тебе нужно снова больше говорить о музыке, Марк. Ты же от нее так фанател. А сейчас просто слушаешь миксы, которые присылает какой-нибудь козел с тремя калеками-поклонниками. Ты ищешь новую бомбу, а нужно просто позволить музыке вести тебя за собой.
Она попала в самое яблочко, и это пиздец пугает.
– Я знаю. Но я старый пердун и глупо выгляжу, когда прячусь в темноте ночного клуба, набитого детьми.
– Ты считаешь меня ребенком?
– Нет, конечно. Но все равно я в отцы тебе гожусь, и я твой директор, а ты в отношениях, – говорю, вдруг вспоминая не Старр, а Викки, а потом стараясь о ней не думать.
– Ой, только не неси эту херню про раскаяние покупателя.
– А что ты ожидала от меня услышать? Я рад, что осколки наших жизней пересеклись на диаграмме Венна между сминающими плитами забвения по обе стороны, но…
Эмили прижимает палец к моим губам, чтобы я замолчал:
– Прошу тебя, Марк, не надо старперских речей о бренности: вечно этот унылый и тошный переход от секса к смерти…
– У тебя много папиков было? – И тут же жалею, что спросил.
– В любом случае гораздо меньше, чем молодых клубных девчонок, с которыми ты скипал у меня на глазах.
– Давно уже такого не бывало. И никогда с клиенткой: это просто неправильно, – доказываю, опрометчиво добавляя: – Да и Микки меня убьет.
– При чем здесь, блядь, мой отец? Мне уже двадцать два, мать твою! Ты такой же стремный, как он!
В бога душу мать, я ж больше чем в два раза старше за нее.
– Да уж будет при чем, если узнает, представляю себе. – Иду в ванную и беру электробритву.
– Так не рассказывай ему тогда! – выкрикивает она. – А я не расскажу твоему отцу. У тебя же есть отец – в смысле, он еще жив? Наверно, он уже такой – древний!
Вожу бритвой по таблу. Таращусь на сибя в зеркале: дурень набитый, так нихуя и не дотумкал.
– Да, мой отец слегка постарел и не такой бодрый, как раньше: с болтом у него не ахти, но он держится.
– Что бы он сказал, если б узнал, что ты спишь с девушкой, которой в отцы годишься?
– Тока раз переспал, по пьяной лавочке, – подчеркиваю я. – Ну, он бы особо не одобрил, но его давно уже не колышет, чем я там занимаюсь.
– Моего отца тоже не должно волновать. Это нездорово.
– Он просто желает тебе добра, потому что ему не пофиг, – говорю.
Аж не верится, чё эти позорные, неубедительные слова слетают у миня с языка и чё я защищаю Микки, который, походу, от души меня недолюбливает. Я тока-тока отдрючил девицу во все дыры, а щас чуть ли не говорю ей, чё надо прилежно учиться, не то она под домашним арестом.
Выхожу с ванной, а тут, слава богу, опять телефон звонит, и мине надо ответить: это ж Донован Ройс, промоутер «Электрик Дейзи Карнивала» в Вегасе, который