Врут. Всё врут романтики. Ради себя любимого семечко старается. Любит оно себя, вот и живет.
Тихон семечком не был, не случилось как-то, не задалось. Вместо этого он стал человеком, но в меру нелюдимым: вроде как семечком, зачем-то робеющим при виде других семян.
Он даже на смерть в магнитном томографе шел потому, что робко желал компании умных людей вокруг себя, не ведомой толком при жизни. Троица в голове не в счет.
Многие кажут, что все дело в травмобогатом детстве и бедной любовью школе – и будут неправы. В школьные годы Тихон любил футбол. Любил он его по-настоящему, то есть практически, не по телевизору. Сбегал с уроков, чтобы постоять на воротах, перекидывался с дружками записочками: «Ты сегодня будешь?». Девчонки, хихикая, ловили записочки и прятали, друзья-футболисты злились и продолжали писать, договариваться.
– Мы бу, а ты?
– И я бу!
Одну такую записочку училка перехватила, буквально на лету, как муха:
– «Я буду. Луж.», – прочла она вслух, внедрив столько издёвки в голос, что будь та шрапнелью, рота фрицев полегла бы, не меньше, – Ты что, Тихон, будешь в луже, я не поняла? Что ты будешь в луже делать – лежать, плавать, плескаться?
Дабы лихо оборжать товарища, советским пионерам многих поводов не надо было, вот они и ржали всем классом. Тихон стоял, не краснея, и радовался: автор записки, Алешка Лужков, но не родственник тому самому, просто однофамилец, будет после уроков на стадионе, и это хорошо. Поиграем!
Играть Тихон любил, но не умел. Неумение он компенсировал самоотверженностью. Упасть поперек ворот, прыгнуть под мяч, а то и под ноги нападающему – для него сие было всласть. Благодаря этому на воротах он стоял хорошо, практически не пробиваемо. Когда он становился на ворота, соперники требовали себе дополнительного игрока, чтобы уравновесить шансы.
С этой дурацкой, чисто русской, самоотверженностью он шагал по жизни вплоть до полташка, когда само туловище подсказало, хрустя суставами – а не перестать ли тебе себя отвергать, Тиша? Я уже давно хрустю нездоровым похрустом, лет десять. А ты всё то под ноги, то поперек ворот, как правильный советский пионер, который сам погибай, а товарища выручай.
Потом, когда жизнь в виде морковки сзади, серьезно отмотивировала, Тихон начал вспоминать самые эмоциональные детские моменты. Вспоминая, Тихон научился отлавливать установки, которые были с моментами связаны. С ярким дворовым футболом оказалась связанной самоотверженность, безжалостность к себе, и даже нелюбовь.
Про то, чтобы себя полюбить в пятьдесят, туловище пока молчало. Но хотя бы его не ломать – это было бы уже хорошо. Может, хватит уже компенсировать: неумение – самоотверженностью, недальновидность – преданностью, неумение ладить с людьми – переработками, нелюбовь к себе – критикой остальных?