Тереза встряхнула головой, желая объяснить присяжным, что не надо поддаваться впечатлению и верить в их кажущуюся мирность. Они не видели этих женщин тем утром, с тесно стиснутыми зубами и презрением во взгляде. Они готовы были на все, чтобы прекратить ГБО, как фанатики, которые во имя спасения жизней стреляют в докторов, выполняющих аборты.
Тереза сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Пирсон продолжал давать показания:
– Даже если поверить, что они способны на нечто столь ужасное, как поджог, чтобы отпугнуть людей от терапии ГБО, бессмысленно делать это, когда кислород включен на полную мощность и внутри дети.
Кислород на полную мощность. Это навело ее на мысль, от которой пробежал холодок по спине: а если они не знали, что кислород включен? Когда она в то утро пробегала мимо них после первого сеанса, женщина с бобом крикнула ей вслед: «Мы никуда не уйдем. До встречи в без четверти семь!» Тогда она не задумывалась, она была слишком зла, но теперь осознала: демонстранты знали их расписание. А значит, ожидали, что в 20:05 кислород будет выключен. По словам Пирсона, кто бы ни развел огонь, он сделал это между 20:10 и 20:15. Идеальный расчет: демонстранты ожидали, что сеанс будет подходить к концу, кислород уже будет перекрыт, а значит, огонь будет распространяться медленно, пациенты увидят его, вылезая из камеры, испугаются, пожалуются на Пака. И больше никакого ГБО. Идеальный план.
– Я понимаю, почему вы отбросили версию с демонстрантами в роли подозреваемых, – сказал Эйб. – Но если они не имели к этому отношения, откуда еще подсудимой могло быть известно, где возник огонь? – и снова этот тон любопытства и замешательства, словно он и правда ни капельки не догадывался.
– Есть две возможности, – ответил Пирсон. – Либо она сама совершила поджог ровно там, чтобы подставить демонстрантов. Устроить все так, чтобы в убийстве обвинили другого, классика жанра. Умный ход, и мог бы сработать, если бы не весомые улики, указывающие на нее.
– Какой второй вариант?
– Что она невероятно точно угадала.
Несколько присяжных усмехнулись, Тереза почувствовала, как у нее распирает легкие. Элизабет ненавидела демонстрантов, это очевидно. Но достаточно ли одной ненависти, чтобы рискнуть поджечь ангар? Не ради убийства, а просто чтобы подставить демонстрантов? Во время последнего сеанса у ТиДжея болели уши, и Пак повышал давление в два раза дольше обычного. Элизабет этого не знала, а значит, могла ожидать, что в 8:15 кислород уже перекроют. Она могла зажечь огонь тогда, рассчитывая, что скоро все выйдут и успеют обнаружить пожар до того, как он распространится. Это объяснило бы, почему при новостях о пожаре и смерти Генри она явно была потрясена, но не удивлена. Осознание, что она стала причиной смерти сына, ирония, невыносимое осознание, что он заплатил за ее высокомерие, ее ненависть, ее грех, без сомнения не могло не сломать ее, вызвав тот хохот агонии, который Тереза не в силах была позабыть.