Продолжая улыбаться, старший лейтенант сказал нам, что он командир нашей роты — Старухин.
— А это, — старший лейтенант кивнул на своего спутника, — старшина роты Казанцев. — Обернувшись к нему, приказал: — Приступайте к своим обязанностям, товарищ старшина!
Казанцев щелкнул каблуками, вздернул сжатую в кулак руку к виску, распрямил пальцы, сказал: «Есть!» — и резко бросил руку вниз. Получилось это красиво, ловко. Я решил: «Надо будет научиться козырять точно так же».
Старший лейтенант ушел, одарив нас напоследок сиянием своих зубов. После его ухода Казанцев обвел нас недобрым взглядом и сказал отрывисто, словно затвор взвел:
— Ста-новись!
Мы построились, образовав волнистую линию. Все держали в руках «сидора», словно боялись расстаться с ними.
— Отставить! — крикнул старшина и приказал сложить «сидора» в угол, потому что, по его мнению, мы держались за них, как за мамкины титьки.
Я рассмеялся. Казанцев посмотрел на меня, мрачно пообещал:
— Заплачешь скоро.
Я прикусил язык.
Мы сложили «сидора» и снова построились.
— Сми-ир-на! — рявкнул старшина.
Я вытянулся, словно аршин проглотил. Дальше ничего интересного не произошло. Старшина обозвал нас стадом, пообещал сделать из нас настоящих солдат. Сообщив это, скомандовал:
— Разой-дись!
Мы не спеша разошлись.
— От-ставить! — рассердился старшина. — По команде «разойдись» пулей лететь надо. Ясно? А ну порепетируем. Становись!
Мы снова образовали волнистую линию.
— Равняйсь!.. Сми-и-и-рн-а-а!
Я глядел прямо перед собой: видел кусок неба, с которого сыпал и сыпал снег, часть крыши с дымившейся на ней трубой. Все стояли не дыша, боясь нарваться на окрик. Было так тихо, что я услышал голос Левитана. Он читал сводку: «После упорных боев наши войска освободили…» Какой город освободили наши войска, я не разобрал.
— Воль-на!.. Разойдись!
Мы бросились врассыпную. Я помчался сломя голову к заколоченной крест-накрест двери, над которой висела табличка «Запасной выход».
Кто-то упал. Кто-то тяжело дышал мне в спину. Остановившись, я посмотрел на старшину.
— Совсем другой коленкор, — сказал Казанцев и улыбнулся. — А ну, повторим!
Снова прозвучала команда «смирно», я снова услышал радио — только на сей раз вместо сводки передавалась музыка.
— Разойдись!
Я стремглав припустился к заколоченной крест-накрест двери. Около меня, тяжело дыша, остановился Петров. Чуть поодаль — Фомин. Николай взглянул на меня с веселым ужасом.
— Наплачемся, — уныло проговорил Фомин и всадил плевок в темневший на полу сучок.
Боже мой, что тут началось. Казанцев взревел, словно раненый олень-рогач. Его ноздри затрепетали, в узких — монгольского разреза — глазах появился холодный блеск.