— По скольку же складываетесь, мужики? — деловито осведомился Жилин.
— Ни по скольку.
Жилин удивился.
— В нашей комнате все общее, — объяснил Волков. — Все, что добыл или получил, — на стол!
Жилин ухмыльнулся, высвободил руки, положил поверх одеяла. Они были белые, с золотистым пушком. Застиранная голубая майка выпукло облегала грудь. Он перевел взгляд на тумбочку, где хранились наши припасы.
— Богато ли живете, мужики?
— Когда как, — ответил Волков. — Бывает, кишка кишке рапорт пишет.
— Я так и думал… Небось на одну стипендию живете?
— На одну стипендию не прожить, — возразил Волков. — Гермес каждый месяц посылки и переводы получает, а мы на товарную станцию ходим.
…На товарной станции мы были дважды. В первый раз выгружали какие-то ящики, сбитые из неоструганных досок. Занозы впивались в кожу, а рукавиц у нас не было. Волков чертыхался, все хотел узнать, что в этих ящиках, даже попытался вскрыть один из них, но без инструментов не удалось отодрать толстые, шершавые доски, густо усыпанные большими ржавыми гвоздями. Ящики были тяжелые, и Волков, так и не узнав, что в них, сказал, поправив запястьем намокшую челку: «Должно, чугунные болванки на своем горбу носим». Во второй раз мы разгружали цемент. «Если бы в мешках была мука или сахар, то разжились бы», — помечтал Волков.
Опустив на пол волосатые ноги, Жилин стал одеваться. Не спеша натянул брюки, обулся. Взял казенное полотенце с коричневым штампом на углу.
— Где тут, мужики, умываются?
— Умывальник в конце коридора, — сказал я. — Там ведра стоят и ковш.
Жилин направился к двери.
— Как же решил? — бросил ему вдогонку Волков.
Жилин медленно обернулся.
— Я, мужики, сам собой располагать буду.
— А поясней сказать можешь?
— Можно и поясней… Я, мужики, отдельно от вас столоваться порешил, — И закрыл за собой дверь.
Самарин усмехнулся. Гермес быстро произнес:
— Хорошо, что так получилось.
— Чего ж хорошего? — возразил Волков. — Жили мы, как братаны, а теперь…
Людей, подобных Жилину, я уже встречал, но никогда не жил с ними под одной крышей.
— Типичный куркуль, — сказал Самарин. До сих пор он никогда не говорил о людях дурно, а теперь, видимо, не мог сдержаться.
Волков выругался.
— Настроение стало хуже некуда. Надраться бы сейчас, да денег нет.
— Сегодня нельзя, — сказал Гермес. — Сегодня профсоюзное собрание.
— Там и отведу душу, — процедил Волков. — Когда настроение портится, выпить тянет и подраться хочется.
Самарин извлек из кармана помятую пачку, выудил двумя пальцами наполовину осыпавшуюся папироску, закурил. Перебросив пачку Волкову, спросил: