Развал страны, война, землетрясение и нищета – не лучшее состояние для генерации добра и вкуса. В таких случаях оживает генетический мусор и всплывает вместе с национальным дерьмом, оставшимся нам в наследство ото всех, кто нас насиловал, убивал, грабил и унижал. Но это совсем другая история.
В общем, эту порнографию человеческой души я наблюдал, пока мы не продали эту квартиру и не разбежались всей семьей по миру.
Мама, как только мы въехали в новую квартиру, купила себе арабскую роскошную мебель. Это было ужасно. Но это я понял, когда совсем вырос. Королевский вкус методиста русского языка и литературы Нелли Гайковны формировался годами. Я знал, что мама любит золото и роскошь, вся ее жизнь была посвящена зарабатыванию и накоплению вещей. Но окончательно он проявился в Айгедзоре. Мама устраивала вечеринки с родственниками и подругами. При всем при том она была щедрая и очень любила дарить подарки, даже золото. Этого добра мама привезла из Африки, наверное, около килограмма. Золото там было дешевое и, как мама говорила, очень высокой пробы. После скромного дома бабули Лизы с чехословацкой мебелью, круглым столом, черным пианино «Комитас» и общим коммунальным коридором я вдруг попал в дом Людовика Шестнадцатого с золотыми занавесками и тяжелой мебелью в стиле рококо. Да еще из Африки мама привезла всякую экзотику. Мангустово чучело со змеей – оно пылилось на пианино «Петрофф», – всякие ракушки, маски. В углу к потолку папа подвесил рыбу-шар. Колючее чудище смотрело стеклянными глазами и качалось на сквозняке, как дирижабль. В общем, не дом, а живой уголок. Были такие в советских школах. С чучелами разных диких зверей и птиц. Так юному советскому гражданину прививались сострадание и любовь к животным.
У нас с сестрой были отдельные комнаты, у мамы тоже, а папа спал на веранде, в так называемом шушабанде. Нет такого армянина на свете, который при первой возможности не закроет балкон стеклами и не сделает из него стеклянную тюрьму. Дословно это так и переводится.
Мама и папа всегда спали отдельно, потому что папа храпел. Мама не выносила храпа. Даже в последние годы своей жизни, когда уже не было отца, она не ленилась, входила ко мне в спальню в Лос-Анджелесе и будила, чтобы я не храпел, даже если я днем дремал от джетлага. Мне кажется, у нее был на эту тему психоз и теплые воспоминания о рабизе из Ленинакана, который испортил ей жизнь.
В Айгедзоре я не только начал выходить во двор и играть в футбол, а спускался в Разданское ущелье, купался в Зангу, или Раздане, как ее величают на литературном армянском. Кстати, я в ней три раза тонул, и всегда неудачно. Мы лазили по скалам, ловили змей, курили папины сигареты «Салют» и «Двин». Катались на велосипедах и играли в «казаки-разбойники».