Пятнадцать лет! Целая вечность. Светлана, Валерик и Сталинка росли без отцовской ласки и заботы. Несмотря на исключительную занятость, Паша сама их выходила, воспитала и вывела в люди. Хоть бы раз пришел Сергей и спросил: «Паша, а не трудно ли тебе одной с детьми? Может, в чем помочь?»
Нет, он не приходил, не интересовался ни Пашей, ни детьми. Зачем же явился сегодня? Ведь прошлого не вернуть. Чужой он для детей, родителей и друзей. Не сможет она смотреть прямо ему в глаза, говорить с ним, слушать его.
Да, собственно, о чем говорить? Опять вспоминать старое, ушедшее? Какое сердце надо было иметь, чтобы разбить такую жизнь, какая у них начиналась! Он растоптал самое святое на земле — любовь. А Паша любила его. Он отнял эту любовь и ожесточил ее против себя.
Она долго молчала. Отец стоял не шевелясь. Казалось, он забыл, что там, у входа на веранду, стоит и ждет его возвращения Сергей. Потом он словно очнулся и обнял дочь.
— Так позвать его в дом? Отчаянно просит, хочет повидаться с тобой…
— Зовите… — сказала она тихим, изменившимся голосом, — но только не ко мне. Это выше моих сил. Я не могу и не хочу встречаться с ним. Принимайте, если считаете нужным, его сами. Все же он отец моих детей. Да, кстати, чтобы не забыть… дайте денег на дорогу, если попросит. Зарплата моя лежит в шкафчике, в левом углу на верхней полке.
Никита Васильевич ушел. Паша опять занялась чтением писем. Но кто из людей, пишущих ей и радовавшихся за нее, знал о ее личной семейной трагедии?
Было уже восемь часов вечера. Паша пошла постелить, чтобы пораньше лечь спать. Вдруг раздался телефонный звонок. Звонил из Марьяновки председатель колхоза Пухно. У него неотложное дело. Год назад упал с лошади старый колхозник Григорий Максимович Костенко, повредил себе позвоночник. Два месяца пролежал в районной больнице. Паша хорошо знала Григория Максимовича — старейшего земледельца и добросовестного труженика. После выписки из больницы Костенко снова стал работать, хотя боль в позвоночнике не проходила. Несколько дней назад старику стало хуже. А сегодня схватило так, что «чуть богу душу не отдал». Просьба такая: организовать легковую машину и позвонить в областную больницу. Хотелось бы, чтобы он немедленно попал на прием к профессору.
Паша чувствовала себя скверно-прескверно. Но она уже не думала о себе.
— Хорошо, — сказала она, выслушав Пухно, — пойди домой к Григорию Максимовичу, успокой старика, а я сейчас выезжаю.
Вошла Ефимия Федоровна. Паша сказала ей, что должна сейчас же поехать в Сталино.