Но отношения с идолами сложны и непредсказуемы и могут возникнуть даже в иудейском священстве. А Павел возвращается к теме идолослужения уже со стороны толкования Пасхи в противопоставлении её идоложертвования: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова?» (10:15–16) Но: «Посмотрите на Израиля по плоти. Те, которые едят жертвы, не участники ли жертвенника?» И восклицая, уточняет: «Что же я говорю? То ли, что идол есть что-нибудь, или идоложертвенное значит что-нибудь? Нет, но что язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу. Но я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами» (19:19–20).
Но отождествляя храмовые жертвы Израиля с идольскими, Павлу приходится Бога рассматривать в роли идола, на что он, увлекшись в полемике, не обращает внимания. Ведь Бог Израиля и Бог христианства один. Но трапеза христианская имеет принципиальные отличия от израильской, по его мнению: «Один хлеб, и мы многие одно тело, ибо мы все причащаемся от одного хлеба» (10:17), а не каждый от своей жертвы иудея. Христианские причастие объединяет всех христиан в одно тело христианства, подобное Богову. А потому необходимо выбирать: не можете пить Чашу Господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской» (10:21). – говорит Павел и обращенным язычникам и иудохристианам – «покорных богу». «Неужели мы решимся раздражать Господа?» – вопрошает он, отсылая к началу главы с напоминанием о неотвратимости гнева Божиего (и Господня). И последнее замечание: «Неужели мы сильнее Его?» по человечески понятно, и делает своеволие человеческое в принципе допустимым.
Критерием этой допустимости даже для Павла выступает всё же «спокойствие совести». Увлёкшись потоком назиданий, он повторяет их в формулировках максим: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не всё назидает. Никто не ищи своего, но каждый пользы другого» (19:23–24). И возвращается к неизбежной проблемы пищевого воздержания: «Все, что продается на торгу, ешьте без всякого исследования, для спокойствия совести». Единственно, с чем необходимо считаться, так с мнением окружающих, чтобы не возмущать совесть ближнего: «Но если, кто скажет вам: это идоложертвенное, – то не ешьте, ради того, кто объявит вам, и ради совести, ибо Господня земля, что наполняет её. Совесть же разумею не свою, а другого: ибо для чего моей свободе быть судимой другою совестью?» (10:28–29) т. е. и здесь все же основным мотивом является незамутнённое спокойствие собственной совести, а не ради «объявившего вам». И завершает почти гедоническим призывом: «Итак, едите ли, пьете ли, или иначе что делаете, все делайте во славу Божию!» И хочется добавить: с удовольствием. Но не для Павла: «И не подавайте соблазна ни Иудеям, ни Еллинам, ни церкви Божией. Так, как и я угожаю всем во всем, ища не своей пользы, но пользы многих, чтобы они спались» (10:32–33).