Нечто детское, инфантильное чувствуется в этих жалобах. Как будто читаешь чувствительные письма сентиментальных романов начала XIX века. В них не ощущаешь непримиримого борца, ещё недавно предававшего своих противников анафеме. Если, это, конечно, не сознательная спекуляция ритора.
Но тем не менее, повороты к «огорчению» продолжаются. Но уже к «всеобщему»: «Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью, – чтобы не сказать много, – и всех вас. Для такого довольно сего наказания от многих, так что вам лучше уже простить его и утешить, дабы он не был поглощен чрезмерною печалью И потому прошу вас оказать ему любовь» (2:5–7). Данная просьба связана с «сбившемуся с пути истинного». Возможно, с упомянутым в Первом Послании Коринфянам, ибо, как уже отмечалось. Павел с какой-то болезненной обусловленностью избегает конкретности в любых конфликтных ситуациях.
Но любопытно следующее объяснение: «ибо я того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли послушны» (2:9). Т. е. такого рода эксперименты провокационного типа он считал возможными и не стеснялся об этом говорить. Что это? Инфантильность или неуважение доверившихся ему? Или он чувствовал себя на ином уровне порядочности и ответственности?
Следующее далее прощение так же произносится от имени многих: «А кого вы в чем прощаете, того и я, если в чем простил кого, простил для вас от лица Христова» (2:10). Павел вполне четко определяет субординацию прощения: Я, Павел, от имени Христова кого прощаю, то прощаю для вас. Все делается во имя блага вашего и я к тому уполномоченный Господом исполнитель. И для убедительности противопоставляет свою деятельность Сатане, чтоб «не сделал он ущерба». Он мыслит себя, определённо, не на земном уровне.
Но личные переживания Павла не оканчиваются, ибо «придя в Троаду для благовествования о Христе, хотя мне и была дверь Господом, я не имел покоя духу моему, потому что не нашёл там брата моего Тита; но простившись с ними, я пошел в Македонию». Если это объясняет намерение Павла пойти в Македонию, а не в Коринф, то оно явно неубедительно, Его, попросту нет. Но далее последовательность прерывается в очередной раз и следует панегирик Богу и «нам как благоуханию Христову»: «Но благодарение Богу, который всегда дает нам торжествовать во Христе и благоухание о Себе распространяет нами во всяком месте. Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и погибающих: для одних запах смертоносный на смерть и для других запах живительный на жизнь. И кто способен к сему? Ибо мы не повреждаем слова Божие, как многие, но проповедуем искренно, как от Бога, пред Богом, во Христе» (2:14–17). Понятно, что это прославление направлено на посрамление оппонентов «из многих», искажающих слова Божие, но неназванных, и, тем самым, звучащим очередной декларацией, обращённой в пустоту. А противопоставлять пустоте слова истины, пусть даже и «проповедуемые искренно» представляется делом неблагодарным. Разве что, похвалить себя лишний раз во рвении? Но какое отношение это имеет к проблемам, волнующим коринфян, можно спросить ещё раз? Равно как и огорчения, испытываемые Павлом, из-за отсутствия Тита?