Когда она меня увидела, лицо ее озарилось, словно Голден-Кэп, когда его касаются лучи солнца. Потом я побежала, расталкивая людей по пути, но все же вроде бы и вовсе не продвигаясь вперед. Достигнув ее, я порывисто обвила ее руками и начала плакать на виду у всего города. И Фанни Миллер глазела на меня из-за овощного прилавка, и мама подошла посмотреть, что со мной такое, и все, кто когда-либо судачил обо мне у меня за спиной, теперь судачили обо мне открыто, а мне до всего этого не было никакого дела.
Мы не говорили ни слова, просто прижимались одна к другой и плакали обе, хотя мисс Элизабет никогда не плакала прежде. Несмотря на все то, что было со мной до этого, – на то, что я находила ихтиков и плезиков, была в саду с полковником Бёрчем, познакомилась с месье Прево, – это было как удар молнии, который знаменовал самое большое счастье в моей жизни.
– Я улизнула от своих сестер и как раз шла к тебе, – сказала мисс Элизабет, когда мы наконец выпустили друг друга из объятий. Она утерла глаза. – Как я рада вернуться домой! Никогда не думала, что буду так сильно скучать по Лайму.
– Я думала, доктор сказал, что вам нельзя жить рядом с морем, что у вас слишком слабые легкие.
В ответ мисс Элизабет сделала глубокий вдох, задержала дыхание, а затем выдохнула:
– Да что эти лондонские доктора понимают в морском воздухе? В Лондоне воздух грязный. Здесь мне гораздо лучше. К тому же никто не может лишить меня моей рыбы. Кстати, спасибо тебе за ту клеть с рыбой, что ты мне оставила. Экземпляры там просто прелесть. Пойдем-ка сейчас к морю. Я до сих пор почти его и не видела, потому что Маргарет, Луиза и Бесси не выпускают меня из дома. Слишком уж они надо мной трясутся.
Она снова пошла вниз по Брод-стрит, и я неохотно последовала за ней.
– Они разозлятся на меня, если я позволю вам туда пойти, – сказала я. – Они и так злятся, что вы из-за меня заболели.
– Чепуха! – фыркнула мисс Элизабет. – Ты же не заставляла меня целый вечер сидеть на продуваемой сквозняками лестничной площадке, верно? Или плыть на корабле в Лондон. За эти глупости целиком ответственна я сама, – сказала она так, словно совершенно ни о чем не сожалела.
Потом она рассказала мне о заседании Геологического общества, о том, как мистер Бакленд и преподобный Конибир согласились написать Кювье, а мистер Бакленд хорошо отозвался обо мне перед всеми собравшимися джентльменами, пускай даже эти его слова не были занесены в протокол. А я рассказала ей о месье Прево и о плезиозавре, который направлялся в коллекцию месье Кювье в парижском музее. Чудесно было снова с ней разговаривать, но под нашими словами я ощущала беспокойство, потому что знала: мне предстояло попросить прощения.