Между тем, с падением Меншикова юный император Петр II окончательно попал под влияние Долгоруких, среди которых особенно близок ему стал восемнадцатилетний князь Иван Алексеевич — скандально известный в столице кутила и ловелас. Устроить пьяную вечеринку, соблазнить юную девушку или завести адюльтер с замужней дамой — все это было для князя Ивана и азартным развлечением, и «государевой службой», да и, пожалуй, единственным, что он умел делать. Зато в этом он не только преуспел сам, но и пристрастил к подобному образу жизни подростка-царя. Петр же нашел в князе веселого старшего товарища, открывшего ему мир «истинно мужских» радостей. Большую часть своего времени друзья развлекались в обществе молоденьких фрейлин, а также семнадцатилетней тетки императора — цесаревны Елизаветы Петровны, также отличавшейся веселым и легкомысленным нравом. Поговаривали даже о куда более близких, чем допустимо, отношениях между теткой и племянником, что, впрочем, ничем не подтверждено.
Доподлинно известно другое: попав под влияние Долгоруких, Петр быстро и сильно изменился. Вместо доброго и вежливого, пусть и немного капризного мальчика появился рано повзрослевший чувственный юноша, в котором резко проявились негативные черты характера, доставшиеся ему в наследство еще от деда: он стал очень своенравным, крайне вспыльчивым и весьма циничным. Особенно это отмечали иностранные дипломаты, прекрасно знакомые не только с «парадной», но и с неофициальной жизнью русского двора. В частности, саксонский посланник в России И. Лефорт писал: «Царь похож на своего деда в том отношении, что он стоит на своем, не терпит возражений и делает, что хочет». В другой депеше он уточнял: «Петр себя так поставил, что никто не смеет ему возражать». Почти такими же словами характеризовал Петра II австрийский посланник граф Вратислав: «Государь хорошо знает, что располагает полной властью и свободою и не пропускает случая воспользоваться этим по своему усмотрению». Ну а французский посланник Маньян отмечал в характере царя заметные признаки «темперамента желчного и жестокого»[25].
Более того, под влиянием «бурного» образа жизни у юного императора стало ухудшаться его психическое и физическое здоровье — уже в двенадцать лет он проявлял склонность к пьянству.
Праздно проводя все свое время, Петр совершенно забросил и учебу, и лежащие на нем государственные обязанности, пусть даже символические. Это не могло не беспокоить Остермана, пытавшегося, хоть и мягко, образумить воспитанника. Между ними состоялось объяснение. Оба растрогались, и Петр пообещал исправиться. Однако шло время, но поведение царя не менялось. А в декабре 1727 г., при очередном разговоре с Остерманом, император просто не стал его слушать и ушел прочь. Итог беседы более чем предсказуем — Остерман был удален от двора. Внушаемая придворными льстецами мысль о том, что это именно он, Петр II, своим царственным могуществом низверг двух влиятельнейших политиков, окончательно вскружила голову юному императору, и с удалением Остермана Петр всецело отдался безделью и веселью.