И другие желающие служить новому учению всем сердцем тоже здесь; их ведет старый Аюб. Это не богачи и не знать, но у него есть причина быть особенно гордым: не только потому что на нем надета добытая близ Таифы кольчуга, но и потому, что он единственный, кто смог предоставить в распоряжение войска пророка двух лошадей. Правда, они не были такими же прекрасными и молодыми, как жеребец Абу Софиана, но их шерсть еще блестела, как гравий на равнине Мина, освещенный солнцем. И они все еще несли тебя к твоему врагу, если у тебя самого не хватало мужества направить их туда. Эй, Ибн Яхш! На одной из лошадей едешь ты сам, кто же на другой? Каждый вечер сидят друзья Ибн Яхша в палатке, ждут врага и тянут жребий кому скакать на другой лошади.
А потом, здесь еще триста воинов из города пророка. Если ты спросишь, герои ли они, то получишь в ответ: «Нет! Как же иначе они могли бы подняться по приказу посланника Бога и захотеть принять участие в священной войне?»
Ты спрашиваешь, верующие мусульмане ли они, тебе скажут: «Нет! Потому что они не следуют заповедям пророка, они не делают подаяний, они не молятся, не постятся…»
Кто же они тогда? Пророк, обращаясь к ним, называет их вежливо: «Вы, храбрые воины Ятриба!» — и запрещает обращаться к ним по имени, которое передают беженцы и их товарищи из уст в уста: мунафикун, притворщики!
— Прогони их! — требует Омар неистово. — Прогони их! Разве ты не видишь, чего они хотят? Они принесли с собой намного больше мяса и сыра, чем мы, и все-таки еще ничем не поделились с нами. С ними Убайи, толстый, богатый Убайи, который насмехался над тобой. Он хочет заполучить оружие Абу Софиана, ничего больше…
— Я знаю, — отвечает пророк. Он сидит в своей хижине из зеленых веток, которые уже начали вянуть и которые пахнут нежно, как сухая пустынная трава, — Тот, кто зажигает священное пламя, не должен препятствовать, чтобы около него отогрелись и пальцы тех, кто не делает ничего, чтобы его поддерживать и следовать за ним. Оставь в покое мунафикунов…
— Ты полководец, — говорит Омар с недовольством, — ты приказываешь. Я бы распорядился иначе.
Ты полководец! Аллах — вот высшая мудрость: все, что он совершает, преднамерено и предписано в золотой книге небес. Он ведет, и мы следуем, мы думаем, что действуем, но все же действует он один. Как бы иначе Мухаммед эль Хашим мог быть назван полководцем?
Посланец Бога отодвигает шелковый занавес на дверях своей хижины; кажется, что он делает это только, чтобы закончить разговор с недовольным Омаром. На самом деле — для того чтобы никто по его лицу не смог узнать о страхе, который он чувствует.