— Даже и это является заслугой: из-за веры сносить тяготы и лишения.
— Тем более удивительно, отец, что своей супруге Аише ты преподносишь дорогие подарки! Она не терпит нужды, и, насколько я видела, у нее в услужении постоянно два раба!
— Ах, Аиша… — сказал Мухаммед смеясь. — Она не создана, чтобы работать! Твои слова звучат как ревность, но так думать нельзя, так как я знаю: ты хорошая дочь и не хочешь меня расстроить.
На это Фатима не ответила. Маленькой метелкой из пальмового листа она смела муку в чашу, добавила туда молока и масла и начала делать из этого тесто. Платье без рукавов, разорванное и грязное, висело на ее фигуре.
«Ты ждешь ребенка?» — спросил вдруг Мухаммед. На бледном некрасивом лице Фатимы не дрогнула ни черточка. «Пожалуй, это так, — сказала она равнодушно. — Надеюсь, что он будет похож, по меньшей мере, на тебя, а не… на него…»
Она имела в виду Али, голова которого была слишком большой для узких плеч и у него были кривые ноги, как будто груз тела был слишком тяжелым для них.
Мухаммед не ответил ничего на эту невысказанную жалобу. Ни одна из дочерей не подарила ему до сих пор внука, ни одна из его жен не была беременна. С тех далеких дней, когда он жил с Хадиджой и был купцом в Мекке — прежде чем на него сошло откровение Бога — он никогда не ощущал больше того чувства, которое делает странно счастливым.
— На пятнадцатую ночь месяца шабат, — начал он тихо, будто рассказывая сказку, — Бог открыл книгу жизни. Он предначертал, кто в течение будущего года умрет, определил тех, кто родится, и сообщил им их судьбу. Давай попросим Бога, моя дочь Фатима, чтоб он позволил жить твоему ребенку и сделал его счастливым.
Фатима закрыла лицо руками — красными, мозолистыми рабочими руками — и заплакала. Возможно, ее тронули праздничные слова или она плакала просто от усталости. Может быть, из того света пришло ей предположение, может быть, ее душа открыла книгу жизни Бога и там прочитала она о тяжелой жизни своих детей.
Мухаммед потерял терпение, хотя Коран гласит: «И это хорошо для вас, что вы терпеливы!» Невольно он сравнил в уме постоянно радостную Аишу и страдающую Фатиму и счел, что он покаялся, уделив ей час своего времени, которое мог бы провести с Аишей.
— Скажи Али, чтоб он пришел ко мне, — приказал он вставая. — И высуши свои слезы в мыслях о благодати Бога.
Перед домом, собираясь пройтись по вечернему сумеречному саду домой, на него нахлынули заботы, связанные с нападением врага. Если бы Бог пожелал, если бы Медина была таким же городом, как и Мекка, с узкими переулками, высокими домами, стоящими плотно друг к другу. В этом можно было бы увидеть возможность защиты. Но как можно удержать город, состоящий из разрозненных домов, из пальмовых садов с низкими глиняными изгородями? Город, в сердце которого открытая рыночная площадь, и который состоит, собственно говоря, только из предместий — с одним-единственным исключением — иудейским кварталом с переулками?