Два юных химяритских раба раскладывают во дворе подушки рядом с небольшим бассейном. Богатство Омаяда позволило привозить цветы и букеты из Йемена и содержать их здесь под специальными навесами. Нежный аромат жасмина наполняет воздух. Отман опускается на подушки и невольно сравнивает роскошь, которую он видит здесь, с тяжело завоеванными и все еще скромными удобствами, которыми он смог постепенно оборудовать свой дом в Медине. Но сейчас он должно думать о другом.
— Я пришел к тебе, Абу Софиан, в качестве посланника и предвестника нового времени.
Омаяд смотрит перед собой. То, что он предполагал, подтвердилось: там, наверху, на холмах Ходейбийя стояли воины мусульман, разумеется, было важно узнать, сколько их и чего они хотят, но было также, конечно, неправильно намереваться узнать это слишком быстро.
— Бери, ешь! — говорит он и придвигает вазы с бараньим мясом и ячменем к гостю. — Новое время, которое ты мне предвещаешь, не будет противостоять этим старым обычаям: сначала угощение, потом посольство.
Отман улыбается, ест и не может удержаться от восхищения спокойствием Абу Софиана. Все же, нетерпеливо желая выполнить поручение, он произносит с набитым ртом: «Мы пришли как паломники».
Абу Софиан поднимает темные кустистые брови, но ничего не говорит. С каких пор мусульмане стали почитать языческие святилища Каабы? Почему-то, он сам не понимал по какой причине, это сообщение Отмана — что мусульмане пришли как паломники — показалось ему более опасным, чем всякое другое, какое бы он ни услышал.
— Посмотри-ка, — говорит он наконец, — для паломничества вы пришли! Паломничество в Мекку — древний обычай наших отцов, почему же, Отман, ты говоришь о новом времени?
— Обычай может быть древнее, — возражает Отман. — Новое время находится в новом духе. Мне не нужно тебе говорить — ты знаешь это сам.
Омаяд пожимает плечами и равнодушно тянется за вазочкой с крепким, приправленным соком, который он задумчиво и аккуратно смешивает с пропаренным пшеном. Да, он знает этот новый дух, пронизавший его войско, вынудивший убежать от «вала» Медины… Вдруг ему показалось, что он должен узнать об этом больше.
— Скажи мне, Отман, ты сейчас счастливее, чем раньше? Скажи мне, что этот новый дух, — так как Абу Софиан начал его опасаться, он не может допустить произнести эти слова насмешливо, — дал ли тебе этот новый дух все то, на что ты надеялся?
Отман не ожидал такого поворота. С момента смерти Рокайи всякий вопрос о его личном счастье вызывает в нем боль с новой силой, и он не решается ответить, что собирался еще несколько минут назад, перед воротами дома: «Это надежда, что изменяет нашу жизнь». Абу Софиан, наблюдая за выражением его лица, удовлетворенно кивает: