Мухаммед замолчал. Напряжение в его душе слабеет, теперь он осознает самое себя и не произносит ни слова. Он смотрит на лица перед собой, удивленные, враждебные, презрительные, смеющиеся. И ближе чем другие, прямо перед ним — худое, загорелое, умное лицо Омаяда.
— Послушай! — тихим властным голосом произносит Абу Софиан. — Итак, мы все спешно пришли сюда в такой ранний час с оружием и доспехами лишь для того, чтобы услышать, что ты думаешь о наших богах». Он презрительно смерил его взглядом: «Ты очень смел в своей глупости, Мухаммед эль Хашим!!!»
Омаяд поворачивается к толпе. «Нас одурачили, — сказал он. — Идите домой!»
Вокруг ворчание, смех, объяснения, передаваемые тем, кто стоял далеко сзади и ничего не слышал. Гневные вопли Ибн Могиры, которого от самого крепкого сна пробудил воинский клич. Первыми ушли Хашимиты, семья Мухаммеда, — они опасались насмешек других. Бану Азад и дом Абдеддара сошлись на том, чтобы пойти в пустыню и побороться, так как все равно они были в полном вооружении.
На Мухаммеда никто не обращал внимания.
Маленький, худощавый Абу Бекр окинул взглядом площадь, с которой медленно расходилась толпа и помахал своей семье, чтобы они следовали за другими. А сам подошел к Абу Софиану, стоявшему у подножия холма и, скрестя руки, смотревшему задумчиво перед собой.
— Ты считаешь слова Мухаммеда сумасшествием, Абу Софиан, — говорит он. — Но все же ты должен признать, что они не лишены здравого смысла, если их правильно понимать. А я по меньшей мере размышляю над каждым новым делом, если оно может принести что-то хорошее…
— А я, — возражает Абу Софиан, — придерживаюсь старого, о котором уже знаю, что хорошего оно может дать!
Всегда радостный Таим пожимает плечами и смеется. «Колеблясь между старым и новым, шагает мир своим целям навстречу», — цитирует он поэта Мусафира.
Абу Софиан приветственно кладет руку сначала на лоб, потом на грудь и отворачивается. Ему нравится Таим, как и всем остальным, но в это утро Омаяд совсем не настроен на веселые разговоры. Оглядываясь вокруг, он видит, что почти все главы семейств еще на площади, там и тут стоят они, разбившись на группы и бурно обсуждают событие этого утра.
Абу Софиан медленно, с почтением, подошел к Каабе. Нагнувшись, положил он руки на цоколь святилища, затем поднялся и прикоснулся губами к священному черному камню. Потом снял с себя латы и начал торжественно совершать Тхаваор — семиразовый святой обход Каабы. Главы знатных корейшитов смотрели и удивлялись, потому что до сих пор Абу Софиан не принимал участия в таких религиозных ритуалах. Все же они поняли: Абу Софиан Омаяд поклонялся старым богам и отказал в вере чужому всесильному Богу Мухаммеда.